И снова появился голос того же самого парня:
– Смотри, Пол, сколько одуванчиков, там, дальше. Видишь? Красиво? Да-да, точно. Я их тебе уже дарил. Однажды даже в виде вина. – Парень засмеялся.
И смеялся, пока его не прервал очередной щелчок.
Стас посмотрел на магнитофон. Лента почти закончилась, оставалось всего минуты три-четыре, но то, что прозвучало дальше, заставило его вжаться в сиденье и сдернуть с себя наушники.
На него обрушились звуки воды.
Воды.
Оглушающе журча, она словно вылилась на него сверху из бездонного прогнившего ведра, холодная, затхлая, воняющая тиной.
Стас смотрел на магнитофон, и его кожа покрывалась мурашками, ладони леденели, внутри все сжималось, пока он наблюдал, как из наушников, брошенных на стол, сочится грязная жидкость, как темная лужица достигает пластмассового корпуса «Электроники» и тот начинает плавиться, словно от кислоты.
Тут он почувствовал, что сбоку по шее к вороту рубашки потекло что-то теплое. Он с опаской дотронулся до этого места и посмотрел на пальцы.
Они были в крови.
– Черт. – Стас вскочил и провел по шее ладонью, тут же ее испачкав.
Он не мог поверить, не мог…
Из его ушей текла кровь, обильно, будто там повредили что-то. Он схватил со стола салфетки, скомкал и прижал к ушам. Салфетки быстро пропитались кровью, он выбросил их в мусорное ведро и взял новую порцию.
Сердце замирало от ужаса, пока ведро наполнялось комками красной размокшей бумаги. Стас все пытался остановить алые потоки, сочащиеся из него, как из резаной свиньи.
Кровотечение прекратилось так же резко, как и началось. Словно там, в голове, вдруг иссох дьявольский источник. Стас опустился на диван, посидел немного, подождал, пока перестанут трястись руки, потом поднялся и, включив воду в кухонной раковине, вымыл липкие ладони, испачканные в крови шею и уши.
Оглянулся на магнитофон. Тот был цел, наушники лежали совершенно чистые.
Первая мысль возникла сама собой: не свела ли его с ума эта адская аудиокассета? Может, не было крови?
Взгляд упал на ведро – там, как подтверждение его здравого рассудка, горкой лежали пропитанные кровью салфетки. Да и ворот рубашки был испачкан.
Стас подошел к столу. Нужно было дослушать кассету.
Он сел на место, взял наушники и еще раз их осмотрел – ничего необычного. Аккуратно надел и, отмотав ленту чуть назад, включил магнитофон.
Услышав отчетливый звук льющейся с высоты воды, он отреагировал спокойнее: знал, чего ждать. На фоне шума отчетливо слышался еще какой-то звук. Сначала показалось, что зашуршали кусты, но позже не осталось сомнений: это шепот. Мерный, что-то повторяющий голос. Сначала одиночный, потом слившийся с множеством других шепчущих голосов.
– Пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь. – Вздох. – Пятьдесят шесть, пятьдесят пять, пятьдесят четыре, пятьдесят три, пятьдесят два…
Хор шепчущих голосов стих.
Дальше последовало что-то неразборчивое, скрипы, шорох и короткий нечеловечий смех, словно стрекотала сорока.
Стас нахмурился, прибавил звук, но все равно не смог разобрать слова.
Он слышал лишь:
– За… го… це… за… го… це… за… го… це…
Пришлось еще покрутить тумблер звука и отмотать ленту назад.
– За… ри… го… рце… за… ри… го… рце… за… ри… го… рце…
Стас выкрутил звук на максимум, воспроизвел это место снова. И только тогда понял, что шепчет ему кассета:
– Забери его сердце… забери его сердце… забери его сердце, По-о-ол…
Магнитофон завибрировал, когда раздался смех, частый, отрывистый, похожий на хохот гиены.
Лента остановилась.
Будто находясь под гипнозом, Стас снял наушники и на всякий случай провел по ушам пальцами – все было в порядке. По крайней мере, с ушами. С самим Стасом – не совсем. За последние полчаса он, казалось, разучился воспринимать реальность, мир теперь казался ему более объемным и выпуклым, более понятным и более страшным.
Он поднялся, забрал магнитофон с наушниками с собой и прошел в комнату. На кровати, мерно дыша, спала Марьяна. Ему внезапно захотелось разбудить ее, рассказать о том, что он услышал, объяснить, что мир не так прост, как кажется, поделиться с ней мыслями о сущности звуков и о том, что потустороннее находится не так уж далеко от нас, нужно лишь прислушаться.
Будто почувствовав, что он навис над ней скалой, девушка приоткрыла глаза, сонно прищурилась.
– Стас?.. – Она его не испугалась, повернулась на бок и провалилась в сон.
Он положил «Электронику» в ящик стола, улегся на покрывало и уставился в потолок.
Всю оставшуюся ночь его слух улавливал малейшие звуки, ловил и ловил, пока он не задремал.
Глава 9
Тридцать четыре – тридцать четыре
– Это твоя машина? – Марьяна с неприкрытым интересом оглядывала салон его «Камри».
И неясно, что девушку удивило больше: что у него есть машина или что у него есть машина бизнес-класса. «Камри» седьмого поколения хоть и устарела, но все равно стоила немало, а студенту из небогатой семьи и вовсе была не по карману.
– Отцовская, – ответил Стас. – После его смерти стояла в гараже, пока я не получил права.
– Понятно. – Марьяна кивнула и опустила взгляд. – Мне очень жаль, что он умер.
Она, как и многие другие, знала о трагедии семьи Платовых. Отец Стаса, Виктор Иванович Платов, умер от рака, когда ему было сорок два. «Известного химика убили собственные разработки», – писали тогда в местных СМИ.
– Ладно, поехали. – Стас не хотел говорить сейчас об отце.
После прослушивания кассеты, бессонной нервной ночи он ощущал усталость, хоть и успел перед выходом осушить две кружки крепкого кофе.
Марьяна, в отличие от него, спала как убитая. Она почти не шевелилась и дышала так бесшумно, что Стас постоянно проверял, жива ли она. Тихо подходил и наблюдал, как поднимается и опускается ее грудь под плотной тканью футболки, и, наверное, не меньше сотни раз перечитал надпись Terrarium.
В шесть утра они быстро перекусили, Марьяна оставила на тумбочке в прихожей несколько десятирублевок для Юрки, тепло попрощалась с матерью Стаса и покинула его квартиру с нескрываемым облегчением.
Магнитофон и записку они захватили с собой, но, как бы Марьяна ни упрашивала оставить ей «Электронику», Стас отказался.
– Потом послушаешь, когда я рядом буду, – отрезал он, аккуратно складывая все в бардачок. – Не стоит рисковать.
О бутылке вина из холодильника ни Марьяна, ни Стас даже словом не обмолвились. Стас отвез девушку домой, а сам отправился в главный корпус университета на Коммунальном проспекте.
