– Папа, прекрати, – не выдержала Марьяна.
Она знала о Платове намного больше, чем ее отец, и давно перестала удивляться подробностям его жизни. Но это дурацкое «досье» выводило ее из себя.
– За этим парнем с самого детства ходит смерть, – сделал вывод отец. – При нем умер дед, потом – одноклассник. И в каждом случае он был единственным свидетелем их смерти. А может, это он их убил?
– Как ты можешь такое говорить?! – Марьяна вскочила. Руки затряслись, задрожало все ее тело. Но теперь не от страха, а от возмущения. – Если ты скажешь о нем еще хоть слово, я уйду!
Отец тоже встал. Их разделял стол, вдруг показавшийся Марьяне хрупким и неустойчивым.
– Марьяна, он тебе – не пара. Если тебя не смущает его сомнительное прошлое, то, может быть, ты обратишь внимание на то, что у него ни гроша за душой? Ты готова содержать альфонса?
Он загнал Марьяну в тупик. Она не знала, как доказать отцу, что не встречается со Стасом Платовым, что у них нет никаких отношений, кроме… каких?
Какие у них отношения? Приятельские? Дружеские? Отношения, спровоцированные обстоятельствами? Отношения, не имеющие названия?
Она и сама не знала.
– Папа, он просто мой друг, – отрезала Марьяна. – И я больше не хочу об этом говорить. Раньше я встречалась только с теми, кого ты для меня одобрял. И что, папа? Что из этого вышло? Они все ужасны, они мне не нравились, я не хотела даже к ним прикасаться. И я не буду больше плясать под твою дудку.
Отец громко засопел.
– Плясать под мою дудку? Заговорила, как твоя мать, да? – угрожающе произнес он. И в эту секунду его силуэт, освещенный светом из окна, в воображении Марьяны снова превратился в скалу, в вулкан злости и недовольства. Отец сжал кулаки и процедил: – И что ты планируешь делать? То, что делала твоя дражайшая мать последние десять лет? Напиваться, шляться по ночам и вести себя как потаскуха?
Марьяна открыла рот, чуть не задохнувшись. Попятилась от отца.
Увидев ужас в глазах дочери, испуг и неверие, он забормотал:
– Господи, малышка… прости меня. Прости меня, я не прав, я не хотел… прости меня…
Но она продолжала пятиться, мотая головой.
– Уходи, – прошептала она. – Уходи отсюда.
– Марьяна, – взмолился отец, его голос стал тонким, неуверенным, – папа никогда бы не обидел тебя. Только не тебя. Кого угодно, но только не тебя.
Губы Марьяны задрожали. Отец оскорбил ее умышленно, с ледяным расчетом, он специально сказал то, что сказал.
Она медленно произнесла, вкладывая в слова всю горечь, что сейчас ощущала:
– Теперь я понимаю, почему Стас подозревал в убийстве тети именно тебя.
Отец отшатнулся, чуть не повалив стул.
Вытаращил глаза, схватился за грудь, смял рубашку и, с присвистом задыхаясь, опустился на пол кухни.
– Папа! – Марьяна кинулась к нему. – Папа, папочка… что с тобой? «Cкорую»? Мне вызвать «Cкорую»?
Он отрицательно покачал головой, взял ее ладони в свои. Она села на пол рядом с ним. Его руки были ледяными.
– Ты уже знаешь? Знаешь, да? – Отец с хрипом втянул воздух в легкие. – Я не собирался делать ничего плохого… я ведь был маленьким… всего десять… мне было всего десять, Марьяна. Я ничего плохого не делал, я просто не сказал им, где ее искать. Я не думал, что она пропадет навсегда. Ты веришь мне? Я так давно хотел, чтобы она исчезла, хотя бы на день или два… Я знал, куда она поехала со своим другом, она сообщила мне. Она поделилась со мной сокровенным. И когда она пропала, когда ее начали искать, я должен был сказать, где она. Но я так обрадовался, что ее нет… что я наконец свободен от насмешек друзей и дурацкой опеки сестры… и я не сказал, Марьяна. Я не сказал. Возможно, если бы я сказал, где она, ее бы нашли и она бы осталась жива. Но я… я не сказал. Я не сказал… я не сказал…
Отец заплакал. Громко, истерично, навзрыд.
Марьяна никогда не видела, как отец плачет. Она считала, что он не способен на выражение других чувств, кроме гнева и возмущения. Но он плакал. И это были слезы острой вины и ненависти к самому себе.
Марьяна гладила отца по голове, опущенным трясущимся плечам, по предплечьям и ладоням, а он все плакал и плакал.
– Папа, скажи это сейчас, – попросила она. – Если ты знаешь, где она, скажи. Мы бы могли…
– Нет! – Отец с ужасом посмотрел на нее.
– Пожалуйста, папа… это важно.
– Нет! Она заберет тебя. Она заберет тебя у меня. Я никогда не скажу, где она, и не проси меня об этом. Никогда не проси меня об этом!
Он снова смял пальцами рубашку на груди. Марьяна тут же оставила попытки узнать секрет отца, пока его не хватил удар. Когда он немного успокоился, она помогла ему сесть на стул, включила наконец свет и налила чашку горячего чая.
Отец смотрел на дочь с обожанием, любовью и благодарностью.
– Ты ведь не ненавидишь меня?
– Нет, пап. – Марьяна с беспокойством оглядела бледного отца. – Но я хочу, чтобы ты доверял мне и моему выбору.
Он нахмурился.
– Ты про того парня?
Марьяна покачала головой.
– Нет, не про него. Я про все. Про все, папа.
Отец просидел на ее кухне до пяти утра, они перекусили бутербродами, выпили по паре чашек чая. Потом отец ушел, хотя Марьяна просила его остаться, переночевать. На ее глазах он преобразился, его вечно напряженные плечи расслабились, голос стал мягче, он будто помолодел, подобрел, очеловечился. Он озвучил, принял свой страх и хоть немного, но все же уменьшил его силу.
После ухода отца Марьяна поняла одну важную вещь: она знает, как помочь Платову побороть боязнь, которую Полина использует против него.
Да, теперь она знает. И утром займется этим, пока еще есть время.
Глава 23
Сюрприз
Десятое сентября выдалось по-летнему жарким.
Уже с утра температура установилась на отметке восемнадцать градусов Цельсия. К обеду Стас ожидал не меньше двадцати пяти.
Он подъехал к дому Марьяны в начале девятого.
Включил кондиционер, опустил спинку сиденья и уставился в потолок. Казалось, сегодня предстоял обычный день обычного человека в обычном городе; человека, глухого к мистическим явлениям и злости мертвых, не терзаемого внутренними конфликтами, спокойного, в здравом уме.
Именно таким Стас и выглядел, хотя, приехав домой сегодня ночью, выпил две бутылки энергетика и не сомкнул глаз. Он ловил себя на мысли, что боится даже моргать медленнее обычного. Но дрема все же накатила на него под утро, как бы он с ней ни боролся. Он отключился на полчаса, не больше, но то, что ему приснилось (и приснилось ли вообще?), напугало его до полусмерти.
