– Который час? – Стас вытряхнул содержимое из пакета себе на колени. – Сколько до Гула?
– Пятнадцать минут. – Роберт хотел казаться спокойным, но нервная дрожь в голосе выдавала его с потрохами.
Стас быстро натянул футболку, и правда слишком для него просторную, накинул спортивную ветровку, застегнул молнию, надел носки и сунул ноги в беговые кроссовки, тоже чуть великоватые.
– Марьяна давно ушла? – спросил он, вглядываясь в огни вечерней улицы, выискивая глазами девушку.
– Да минут двадцать назад. Сам уже беспокоюсь, что-то долго она ходит.
– Ты звонил ей?
– Раз пятьсот. Недоступна.
– Вот черт. – Стас нервно постучал кулаком по колену. – Ты дожидайся ее, а я пойду. Иначе не успею.
Роберт покачал головой.
– Одного я тебя не пущу. Ты вообще осознаешь, что собираешься идти на главное городское кладбище во время Гула смерти? Это не увеселительная прогулка.
– Но Мари…
– Твоя Мари – взрослая девочка. Она знает, где нас найти. А вот если мы сегодня не вытащим свои задни- цы из этого дерьма, то несдобровать всем, в том числе и Марьяне, так что…
– Вот же черт… – На этот раз кулак Стаса угодил в спинку переднего сиденья. – Ладно, пойдем. Оставим ключи в замке.
– Почему нет? – кивнул Роберт. – Вряд ли кто-то рискнет угнать машину у того, кто приехал на кладбище ночью.
– Надо взять фонарик.
– Возьмем.
– И лопату.
Лицо Роберта вытянулось, но он ничего не ответил.
Они оставили автомобиль на стоянке у часовни, захватили с собой саперную лопату из багажника Стаса и фонарь и быстрым шагом направились к главным воротам Новомихайловского кладбища.
Стас несколько раз обернулся, надеясь, что увидит Марьяну, но она так и не появилась.
* * *
– За время, что ты отсыпался, я навел справки у администрации кладбища, – рассказал Роберт, пока они шли по тропинке между забором и оградками с надгробиями, освещая путь фонарем. – Нам нужен участок захоронения под номером тысяча сто тридцать три. Марьяна говорила, что у семьи Бежовых здесь довольно большой участок, захоронено несколько человек, красивые стелы и памятники, все такое… – Он обернулся на Стаса. – А ты знаешь, что тут раньше были склады, когда-то принадлежащие военному госпиталю? Ну и сам госпиталь, конечно. За складами появилось стихийное кладбище, там начали людей хоронить.
– Откуда ты знаешь? – спросил Стас.
Спросил ради приличия, а не для того, чтобы узнать ответ. Ему было все равно, кому и по какой причине не повезло оказаться на этом кладбище.
– Весь день изучал историю Леногорска, копался в Интернете, позвонил паре знакомых профессоров из Новосибирска с просьбой использовать связи в научных кругах и помочь мне отыскать местные архивы, – ответил Роберт в его любимой манере всезнающего скромника. – Склады были построены еще до революции, в тысяча девятьсот восьмом году, если не ошибаюсь. А кладбище устроили позже, ближе к двадцатым. Тогда часть складов использовали под конюшни и казармы. Кладбище разрослось и стало официальным… Но это не самое главное, Стас. Главное, что одним из врачей госпиталя был эмигрант из Ирана, считался очень крутым хирургом. Его звали Мохсен Мостави. Он переехал сюда с семьей, но его дети, а потом и жена умерли от тифа в тридцатом. Их тела пропали.
Стас обернулся на друга.
– Это сейчас важно?
– Не знаю, посуди сам: Мостави был последователем зороастризма и очень религиозным человеком. Зороастризм считается одной из древнейших религий, уникальной, высоконравственной. И «башни молчания», о которых я говорил, по большому счету не так ужасны, как может показаться. Да и их уже давно не используют в Иране, они запрещены. Но мне кажется…
Стас остановился, посмотрел на Роберта. Лицо друга покрылось потом и блестело.
– Что кажется?
Роберт облизал губы.
– Мне кажется, что Мостави похоронил свою семью в «башне молчания», что он тайно построил ее, возможно совсем небольшую, и выставил на ней тела родных. А потом, после смерти Мостави, точнее, после его расстрела в тысяча девятьсот тридцать восьмом году это сооружение было разрушено или что-то в этом духе. И еще кое-что… – Роберт набрал воздуху в грудь и медленно выдохнул, чтобы продолжить более спокойно: – После смерти семьи рассудок Мостави помутился. В журналах есть записи, где говорится, что его операции стали проходить менее успешно. Он все чаще ошибался, пациенты гибли десятками. И… их тела тоже пропали.
В голове Стаса начала выстраиваться жуткая картина.
– Так, Роб, ты хочешь сказать, что его тайная «башня молчания», возможно, стала местом погребения умерших пациентов? Или даже убитых им пациентов?
– Не знаю… возможно. Нет никаких упоминаний о найденной «башне молчания» или подобном сооружении в окрестностях Леногорска и вообще по всей Тверской области. Но она есть, и она сохранилась до наших дней, я уверен процентов на семьдесят. И еще я уверен, что Мостави отступил от канонов зороастрийского обряда погребения, возможно, он пытался… ну… воскресить своих родных или что-то в этом духе. А может, просто слетел с катушек и начал убивать пациентов, а потом относил их тела в свою «башню»… Приверженцы зороастризма верили, что зло рождается в сердце человека, когда он видит зло там, где его нет. И если это принять, то получается, что Мостави породил зло.
Стас оглядел бледное лицо Роберта.
– Ты молодец. – Он перевел взгляд на наручные часы. – У нас двенадцать минут. И мне тоже есть что тебе рассказать. Знаешь, кажется, я уже видел эту «башню». В детстве… когда мой дед утонул у меня на глазах. Я тогда упал в воду. И заметил на дне кусок круглой кирпичной стены, заросшей водорослями, и кости.
Роберт округлил глаза, став еще бледнее.
– Почему ты никогда не говорил об этом?
– Я не помнил. Только сегодня вспомнил, когда был на озере. На Рокоте.
– Рокот? Это то озеро, за Леногорском? Озеро, где нельзя купаться? Какого хрена ты там делал?
Стас не сводил с Роберта взгляда.
– Это вторая важная вещь, которую я хочу тебе сказать. Если я сегодня не выживу, так хотя бы ты будешь знать, что я видел, и это тебе поможет.
– Так, старик, давай без драматизма…
– Мы с Марьяной поехали сегодня на Рокот, – перебил Стас, говоря быстро, почти тараторя. – Мы там переспали, прямо на берегу. Марьяна потеряла со мной девственность. И у меня было ощущение, что само озеро заставило нас совершить это, понимаешь? Озеро. Потому что я ничего такого не собирался делать, похоже, как и Марьяна. Но как только мы зашли в воду, мы будто… не знаю… выпили виагры. Мы не думали ни о чем: что нас могут увидеть, что это чертов Рокот, что, в конце концов, под рукой нет презерватива… Тотальное отключение мозгов. Будто озеро хотело от нас… грехопадения и жертвы в виде невинности Марьяны и ее крови. Понимаешь? Ты понимаешь, Роб? Было ощущение, что мы с ней открыли что-то вроде местных Врат ада. Ты понимаешь?
