По мере того как Стас сообщал подробности его сегодняшнего утра, Роберт все шире открывал рот. Потом схватился за лоб, таращась на Стаса, и ответил:
– Конечно, я понимаю… понимаю… хотя нет. Не понимаю. Как двадцатилетняя девушка с шикарными формами осталась девственницей в наше время? Е-мое, старик. Ты меня убил. Сегодня ночью ты утверждал, что тебе с ней не светит, а утром ты ее…
– Заткнись, Роб, – разозлился Стас. – Ты меня вообще слышишь? Я тебе говорю про озеро. В озере обитает что-то. Оно – средоточие всего зла, что тут творится. И, скорее всего, «башня молчания» Мостави, о которой ты говорил, имеет к этому прямое отношение. Некоторые мертвецы во время Гула смерти, так или иначе, упоминали какую-то башню. Наверняка именно ее. Ту, что на дне Рокота, ведь Рокот – искусственное озеро. Возможно, когда его наполняли водой, залили и спрятанную Мостави башню с трупами и костями. Теперь тебе понятно, куда я клоню?
Роб медленно кивнул. Стас посмотрел на часы: 22:52.
– У нас восемь минут. Как долго нам еще идти?
– Да мы почти пришли, – выдавил Роберт, все еще находясь в шоке. – Осталось три участка на северо-запад.
Стас удивился.
– Как ты ориентируешься? Тут же вообще никакой системы.
– Карту запомнил. Целый день ведь тебя ждал, времени было предостаточно. – В голосе Роберта послышалась претензия. – Пока ты получал удовольствие в объятиях девственницы, я работал, искал информацию, копался в архивах, изучал карту кладбища и его историю…
Стас не стал его дослушивать, развернулся и торопливо зашагал дальше.
На семейный участок Бежовых, ухоженный и обнесенный невысокой каменной оградкой, они вышли через пару минут.
У каждой стелы лежали свежие и искусственные цветы, серыми гранитными плитами была выстлана площадка для посетителей, по бокам стояли две деревянные скамьи с коваными спинками.
Стас бегло оглядел мраморные надгробия, надписи и лица, но могилу Андрея Бежова нашел именно Роберт.
– Вот, – приглушая голос, оповестил он и остановился у крайней слева могилы. – Бежов Андрей Саимович. Дата смерти: пятнадцатое июня две тысячи четырнадцатого года. – Роберт перевел взгляд на Стаса, заметно нервничая. – Стас, у нас осталось две минуты. Вот скажи мне, есть ли шансы, что этот Бежов вообще покажется? На что ты рассчитываешь? На авось, как всегда?
– На себя, – ответил Стас. – Немного – на тебя. Еще меньше – на Бежова.
Роберт вздохнул и покачал головой, всем видом намекая, что Стас и по прошествии девяти лет не изменился. Он обвел взглядом кладбище, луч фонаря скользнул по десяткам ближайших памятников и надгробий, по венкам, букетам цветов, жухлой траве и разношерстным оградкам.
– А если они все вылезут из своих могил? – тихо-тихо спросил он.
– Будет зомби-апокалипсис, – так же тихо ответил Стас. – Примерно как в «Живой мертвечине».
Он сказал это ради шутки, чтобы хоть немного унять напряжение, но вышло зловеще. Роберт даже не улыбнулся. Поежился и снова глубоко вздохнул.
Луч, мелькнув по оградке, остановился на могильной насыпи у надгробия с именем Андрея Бежова. Стас почувствовал под подошвами кроссовок земную дрожь, зашелестели пластмассовые и тканевые цветы в венках, повсюду застучали металлические задвижки на оградках.
Сквозь рваные сизые тучи блеснула луна. Стало ощутимо холоднее. С низин на пригорок, где стояли Стас и Роберт, принесло белесый туман, он быстро заполонил кладбище с тысячами могил, заглатывая кресты и гранитные камни, скрывая их с глаз.
– Господи, Господи, – зашептал Роберт, его губы задрожали, – пусть мы останемся живы, пожалуйста, Господи…
Его шепот заглушил далекий и уже знакомый гул.
В нем смешалось все: крики, бормотание, плач, смех и разговоры. Пришедший словно из-под земли гомон давно усопших людей, тысяч, миллионов мертвых, все нарастал, становясь невыносимым, заставляя вибрировать воздух Новомихайловского кладбища.
Стас огляделся, взял у Роберта фонарь и выключил, сунув его в карман ветровки. Посмотрел в напряженное лицо друга, освещенное лунным светом, набрал воздуху в грудь и крикнул:
– Андрей! – Звук его голоса вырвался в темноту вместе с клубами пара. – Я пришел навестить тебя! Бежов!
– Может, орать – это лишнее? – прошептал Роберт.
Гул стих, сменившись гробовой – действительно, гробовой – тишиной. Слышно было лишь тяжелое дыхание Стаса и Роберта.
Стас вновь осмотрел округу, вглядываясь в темные силуэты надгробий и крестов в клубах тумана.
– Андрей! – снова крикнул он и легонько пнул в основание надгробия.
– Ты что творишь? – зашипел на него Роберт. – Ты знаешь, как это называется?
– Тебя это возмущает?
– Конечно!
– Значит, и Бежов возмутится. – Стас пнул по надгробию сильнее и опять зычно позвал: – Андре-е-ей! – Он вогнал лопату в надмогильную насыпь.
– Платов, перестань… – взмолился Роберт. – Ты оскверняешь могилу.
Стас вынул лопату из земли, приладил ее к каменной оградке и напряженно прошептал:
– Ничего не происходит… странно…
– Знаешь, что еще странно? Что Полины нет. Я, конечно, очень этому рад, но все же куда она делась? Может, она решила, что нечего нас больше мучить, и успокоилась?
– Шутишь? – нахмурился Стас. – Она слишком ненавидит своего убийцу, чтобы успокои-и-и-и…
С хриплым возгласом он провалился под землю.
Юркнул туда, словно под его ногами исчезла крышка люка. Руки сами собой поднялись над головой, ноги вытянулись, и весь он будто превратился в нож, пронзающий гнилую рыхлую плоть. Нос, рот, глаза, уши – все забила холодная глинистая земля, а Стас продолжал соскальзывать вниз, в черную сырую бездну.
Он больше не кричал и не стонал – он не проронил ни звука. Если бы он открыл рот, то наелся бы земли. Ветровка и футболка задрались до самой шеи и грозили сползти вовсе. Голый торс Стаса царапали сколы кирпичей, торчащие острия корней и щепок, округлые бока камней.
А плоть земли все разверзалась под ним.
Очнулся он в кромешной темноте. Закашлялся, ощутив во рту сырость и скрипящие на зубах комья земли. Легкие сделали импульсивный вдох, вбирая в себя воздух, застоявшийся и влажный. Стас хотел было поднять руку, но не вышло – ударился обо что-то твердое. Он повернул голову набок, сплюнул, стараясь избавиться от земли, набившей рот, и принялся исследовать тесное пространство.
Он лежал на спине – лопатками и позвоночником чувствовал твердую поверхность, но это был не бетон и не камень, что-то другое. Ладони, грязные, липкие, с обломанными и ноющими ногтями, ощупывали поверхность… деревянного ящика… ящика…
– Нет, – выдохнул Стас. – Нет… нет, нет… Господи, нет…
