Слово «застенчивая» не очень мне подходит. Просто когда я провожу много времени в большом скоплении людей, начинаю чувствовать себя песочными часами – моя энергия, как песок, стекает вниз до тех пор, пока сверху ничего не останется. Когда мы проходили тесты на определение личности, на мне объяснили слово «интроверт». Но я умею притворяться. Пока никто не видел, я заменила приставку «ин» на «экс».
Кэти разглядывает меня с дивана.
– Ты красотка, – говорит она, подражая Пэрис Хилтон.
– Ну-ну, – говорю я, глядя в зеркало и перекладывая длинные волосы на одно плечо. Шляпки клош надо носить с короткими волосами, с каре.
Кэти резко вскакивает:
– я серьезно, Джесс Морган. Ты красивая и невероятно талантливая девушка. Кому, как не тебе, это знать? И ты обязана купить это платье.
– Ну да, – усмехаюсь я. – Буду в нем в церковь ходить. Мама будет в восторге.
Мама водит нас в церковь каждое воскресенье, хотя, как мне кажется, она делает это, чтобы найти не Бога, а новых клиентов.
Кэти фыркает:
– Тебя что, мама одевает?
Я закатываю глаза:
– Нет, конечно. Просто это больше в твоем стиле, чем в моем, вот и все. – я дергаю плечами, чтобы освободиться от эластичной ткани, и платье падает на пол. – Слушай, хотела тебе сказать: я сегодня нашла кое-что классное.
Кэти поигрывает бровями, снимая кольца и перчатки, пальчик за пальчиком, как стриптиз Мэрилин Монро.
– я слушаю.
Рассказываю ей про утро на чердаке тети Анны, про сундук и дневники, и не успеваю я закончить, как она округляет глаза.
– Погоди! – восклицает она так громко, что парень, разглядывающий мужскую одежду, на нас оборачивается. – Джесс, ты серьезно? – Она хватает меня за плечи.
– Да. Они очень клевые, но я вообще не знаю, что там написано. Ни слова не разберу.
– Что-что? Что ты говоришь, моя дорогая? Надо обязательно выяснить, что там написано. Обязательно! Твоя прабабушка скрывала на чердаке сундук, полный дневников…
– Ну, она не то чтобы скрывала их…
Она прижимает палец к моим губам.
– …в которых могут храниться какие-то жутко интересные тайны, а ты такая: «Ну ладно, бог с ними!» Джесс, может, она была шпионкой? У-у-у! Или, может, известной балериной, а дневники принадлежат ее погибшему женатому возлюбленному, хореографу!
– Ну и ну! – смеюсь я. – Кто тут писатель, я или ты?
– Может, это какие-то горячие мемуары. Или неопубликованная книга! Джесс, это судьба, ты должна была их обнаружить.
Снова возвращается воспоминание, вызванное дневниками, уже в полную силу: последний раз я видела тетю Анну, когда мне было двенадцать, – четыре с половиной года назад. Ей уже было больше ста лет. Она жила в доме престарелых, иногда папа возил нас ее навестить. В тот последний раз Гриффина оставили дома, взяли только меня, что показалось мне жуткой несправедливостью, особенно когда за нами защелкнулись автоматические двери дома престарелых. Сейчас я понимаю, что папа, по сути, привел меня с ней попрощаться.
Тетя Анна полулежала в кровати, прислонившись спиной к горе подушек. В бледно-розовом халате она была такой маленькой, как ребенок, только с белоснежными волосами – легкими, как перышки. Они плоско лежали на ее голове, тогда как прически других обитательниц дома напоминали шлемы из сладкой ваты. лицо прабабушки было испещрено морщинами, рот будто готов был провалиться внутрь в любой момент. От нее пахло мазью «ВапоРаб»
[7] и мочой – стоял резкий, сладкий, медицинский запах. Я немного боялась ее в тот день, но что-то в ней меня заинтересовало.
– Тетя Анна! Как самочувствие? – прокричал папа. – Помнишь Джесс?
Он положил руку на мое плечо и легонько подвинул меня вперед.
– Здравствуйте. – я застенчиво помахала рукой, сомневаясь, что моя двоюродная прабабушка вообще кого-то помнит.
– Она в седьмом классе, представляешь? Недавно награду получила в школе. – Папа широченно мне улыбнулся, и в этой улыбке читалось: «Ну давай, помоги мне как-нибудь».
Я победила в школьном писательском конкурсе. Учителя предложили напечатать мой рассказ в школьной газете, и я жутко испугалась – это было то же, что дать миру заглянуть ко мне в душу. Раньше я делилась своими историями только с Кэти. Сочинение историй всегда было для меня чем-то личным, что делалось только за закрытыми дверьми. Как-то я набралась храбрости и послала один из рассказов в журнал. История была глупой и детской, но я все равно на что-то надеялась. Использовала псевдоним со своими инициалами: Джасмин Мартин. Джесс Морган. Рассказ отклонили.
В тот день в доме престарелых тетя Анна просто смотрела в пространство. Папа настойчиво повторил:
– Награду, в писательском конкурсе.
Внезапно тетя Анна сфокусировала взгляд – луч солнца пробился сквозь тучи. Она повернулась с дрожащим подбородком и улыбнулась.
– Ты писатель. – Ее голос был слабым, но это было утверждение, не вопрос, и мое сердце запрыгало, как камешек, пущенный по воде. Писать – это одно, называть себя писателем – совсем другое. – я тоже писатель.
– Словесность – конек Джесс.
– Вообще-то история, – поправляю я папу. Что подтверждалось в моем табеле, который мама каждый раз вешала на холодильник.
Неожиданное кудахтанье с кровати меня напугало.
– История, – с легким презрением прохрипела прабабушка, – это рассказ.
Мы ждали, что она скажет что-то еще, но она сжала рот, внезапно посерьезнев, затем взглянула молочно-голубыми глазами сначала на папу, потом снова на меня.
– История, – снова прохрипела она, – это рассказ, который мы рассказываем себе.
С этими словами она поперхнулась слюной, закашлялась и стала хватать ртом воздух. Ее грудь тяжело поднималась.
– Может, позвать медсестру? – спросила я, испугавшись, что она сейчас перед нами умрет, но кашель прекратился так же быстро, как начался.
Дыхание тети Анны восстановилось, она взглянула на нас круглыми глазами, будто удивленная, что это мы делаем в ее комнате. Ее губы искривились, костлявая рука показалась из-под одеял и потянулась ко мне, ведьмина рука. ладонь тряслась. Тетя Анна хотела, чтобы я подошла ближе. Хоть мне и было страшно, я потихоньку двинулась к кровати. Наконец я взяла ее за руку – мягкую и легкую, как бумага. Она не сводила с меня глаз.
– Любишь рассказывать истории? – прошептала она с нетерпением, заговорщически.
– В каком смысле? – спросила я.
Папа только что сказал ей о конкурсе. Может, она не поняла?
Тетя Анна удивленно подняла брови, тоненькие, словно нарисованные карандашом. Когда она засмеялась, будто ветер закружил на тротуаре сухие листья.
