– Этот Луиджи Конти… Он оперный певец?
– Нет, рыбак. Но он пел каждый вечер, доставая рыбу из своих сетей. Наряду со многими другим рыбаками. Я и тогда ничего собой не представлял для Анны. А для Верины тем более не представляю. Сын рыбака, чьи руки по локоть в рыбьих потрохах. И ты никогда не убедишь ее в обратном. Ты никогда никого не убедишь… – Лароса говорил прямо, без обиняков, но в его тоне не слышалось и намека на самоуничижение.
– Наверное, она будет удивлена встрече с вами сегодня, – предположила я.
– Она меня не заметит. А если и заметит, то сделает вид, будто не узнала. Иначе разрушится история, которую она про себя сочинила.
Окинув взглядом мое платье, Лароса произнес:
– Красивое. «Сити оф Парис» или «Эмпориум»?
– «Эмпориум».
– Платья из Парижа вы не удостоились, как я вижу.
– Но я…
– Но ведь на ней именно такое, разве нет? – кивнул Лароса на кузину, со смехом флиртовавшую с Джеромом Белденом.
– У вас зоркий глаз.
– Это моя работа – подмечать, где кто стоит, – сказал Лароса. – Отец Белдена занимается добычей серебра, а мать бездельничает. Сейчас она в Лондоне. Вон там – Роберт Криг. Железные дороги. Немного пьян. А там – миссис Мартин Рольфе. Состояние с газового завода, но ее мать пела девушкой в церковном хоре. Так что Верина поднялась по социальной лестнице на ступеньку выше, но до вершины еще не добралась. Пока что второй сорт. Может, третий. Верина будет разочарована. Приготовьтесь к тому, что она бросит в кого-нибудь бутылку шампанского, когда это осознает.
– Второй или третий сорт? – поразилась я.
– Видите миссис Хоффман? Или миссис Маккей? Олрикс где-то здесь… нисходит до нижестоящих.
Ранги и сорта… Теперь я поняла то, чего прежде не понимала – истинную значимость помолвки Голди со Стивеном Олриксом.
– А кто состоит в Клубе почитателей котильона?
– Консерваторы. Ультрасы. Некоторые из них, во всяком случае. Фешенебели, ищущие мужей или жен, – объяснил Лароса и вперил в меня изучающий взгляд: – Я все пытаюсь понять, в каком кругу ваше место.
– Чего тут пытаться? Я из Выскочек. Вы же сами так сказали.
– И, похоже, самая шустрая.
– Что?
– Я сделал такой вывод по вашему купальному костюму. Кстати, вы выглядели в нем прекрасно. И все же… есть в вас что-то такое. Я не знаю, не пойму пока – что. Я нахожу вас загадочной.
Я нахмурилась:
– Боюсь, я вас не понимаю.
– Да, наверное… Насколько хорошо вы знаете Фаржа?
Заинтересованный каким-то своим наблюдением, Лароса обвел взглядом зал и пробормотал что-то себе под нос. Похоже, чтобы лучше запомнить. И это мне напомнило, что он – репортер.
– Мой ответ будет напечатан в «Вестнике»?
– Нет, если вы не захотите.
– Я уже говорила вам. Мой дядя нанял мистера Фаржа проектировать новое здание.
– Я не об этом спрашивал.
– Но мой ответ таков. И вообще… это не ваше дело.
Мои последние слова явно вызвали его интерес. Полные губы Ларосы подернула едва заметная улыбка:
– Верина не начнет петь еще с час. Пока не пресытится чествованием. Пойдемте со мной. Давайте выпьем немного шампанского.
– Почему я должна пойти с вами?
– Потому что вам интересно, почему я вас об этом прошу. Вон официант. Возьмите два бокала, ладно? Я не хочу привлекать внимание к своей персоне. Как я уже сказал вам – прячусь на виду у всех.
Я взяла бокалы и вручила Ларосе один, пока мы выходили в холл, превращенный в галерею. Все стены были увешаны портретами людей в полный рост. Очень классическими, очень богатыми. Громкие разговоры и музыка из бального зала слышались даже в этой галерее, и ощущения, что мы одни, не возникало, тем более, что мимо постоянно фланировали выходившие и заходившие в зал гости – общающиеся, смеющиеся, курящие.
Лароса указал своим бокалом с шампанским на одну из картин. На ней был изображен до смешного серьезный мужчина впечатляющей величины.
– Десять к одному, что ни один из этих людей не связан никаким родством с Андерсонами.
– Но в этом мужчине есть что-то знакомое. Пожалуй, это нос, – возразила я и сделала глоток из своего бокала.
– И живот тоже, – сказал Лароса. – Так что, может, он и одних кровей с ними. Но готов побиться об заклад, что все остальные из простонародья. Родословные ведь можно купить – за соответствующую цену.
– Вы жестоки…
– Разве? А вы знаете, откуда у Андерсонов деньги? – Я помотала головой. – Спекуляции недвижимостью.
– Они ничем не отличаются от половины жителей Сан-Франциско.
– И еще коррупция.
Я прошла по галерее, рассматривая портреты сильно напудренных женщин в париках и респектабельных на вид бородатых мужчин.
– Вы не выглядите удивленной, – заметил, следуя за мной, Лароса.
– Я ничего не знаю об этих людях.
– Джефферс Андерсон состоит в городском попечительском совете. В него до своей кончины входил и Эдвард Деннехи. Его вы должны знать лучше – как усопшего супруга нынешней любовницы вашего дяди. И сейчас, естественно, ваш дядя тоже стал членом совета.
– А это здесь при чем?
Попивая шампанское, Лароса остановился перед одним из портретов.
– Вы знаете Эйба Руфа, я полагаю? – спросил он, не отрывая взгляда от картины.
Это имя так часто упоминал моя дядя, что я при всем своем желании не смогла бы забыть мужчину с черными завивающимися и уже редеющими волосами, которого видела несколько месяцев назад в «Пэлэсе». Придав голосу беспечной веселости, я процитировала Голди:
– Ничто в этом городе не делается без Эйба Руфа.
Ларос приподнял бровь:
– Вы его знаете…
– Мне известно, кто он.
– Ваш дядя когда-нибудь говорил о нем?
В тоне Ларосы послышалось нечто такое, что заставило меня насторожиться. Мне не следовало забываться в угоду беспечности:
– А почему он должен был мне о нем говорить?
Лароса пожал плечами:
– Я думал, он мог бы, учитывая…
– Учитывая что?
– Ну… ваше положение в семье.
Выражение лица у Ларосы было приятным и милым, но напряжение меня не отпустило. Я снова напомнила себе: дружба с этим человеком была всего лишь плодом моей фантазии. А в действительности я едва его знала.
– На что вы намекаете, мистер Лароса?
– Данте, – поправил меня он. – Мы же – друзья, разве не так, Мэй? Товарищи по такому заведению, как «Коппас», так сказать.
