– Я сама напросилась на это задание, – призналась она.
– Это тебе так кажется, Медина.
– Почему?
Усердно трудившийся Хомахи не ответил. Почва в районе дельты реки Нигер тяжелая: смесь глины, гальки и песка, – и копать трудно, но моджахед рыл усердно, хотя не имел к мертвецам отношения. Она направляла луч света на место, где отныне убийце и жертве предстояло лежать вместе. Тишина, монотонно прерываемая звоном лопаты о каменистую почву, казалась кладбищенской, под стать настроению. И может, даже не только ее, но и настроению Хомахи.
– Из-за чего парень отрезал старику голову? – вдруг спросил он, не прерывая работы.
– Шперрунг, – сказала она, – шперрунг мыслей.
Запыхавшийся Хомахи попытался воткнуть лопату в землю, но она не втыкалась, и тогда он присел на корточки, а лопату аккуратно положил рядом на землю.
– Что это значит?
– Он был поехавшим психом. И всухую проигрывал дядюшке Ориону в нарды. Произошла внезапная закупорка, понимаете? Блокировка мыслей…
Хомахи помолчал и, видимо осмыслив услышанное, сказал:
– О Аллах, их глотки и языки мы отдаем тебе на суд. И прибегнем к тебе, удаляясь от их зла!
Она вовсе не пыталась похвастаться начитанностью перед террористом. Подсознание само вытолкнуло в «буфер обмена» слово «шперрунг», запомнившееся на факультативном курсе по психиатрии для следователей госбезопасности. Сейчас ее мозг, чтобы не свихнуться, пытался упорядочить все сведения о случившейся кошмарной ситуации, разложить по полочкам. На ее родине, в Йемене, судья, основываясь на мусульманском уголовном праве, обвинил бы ее в убийстве человека, поскольку она нарушила принцип равного воздаяния, точнее равноценного ответа: Орел собирался ее всего лишь изнасиловать, а она его убила. С другой стороны, птенчик, пытаясь вступить в сексуальные отношения против ее воли, был готов сорвать совместную боевую операцию и нанести вред всему повстанческому движению туарегов. Таким образом, он сам совершил тяжелейшее преступление, а за это по классификации мусульманской правовой системы полагается смерть. И никак иначе. То есть ее могли бы и оправдать.
– Я искала вас, – сказала девушка.
– Мне человек двадцать об этом передали, – заметил моджахед тихо, но язвительно. – И напрасно искала.
– Есть важные вопросы.
– Какие?
– Вы работали на ливийского лидера Муаммара Каддафи?
– А еще какие вопросы?
– Моя мама тоже работала у него. Вы были с ней знакомы?
– Всё? Это все твои вопросы?
– Почему ей пришлось бежать из Африки на другой континент? Почему ее впоследствии убили?
Хомахи выпрямился, ему удалось воткнуть лопату в землю. Она направила свет электрического фонаря вниз, под ноги. Голова командира террористов, замотанная черной тагельмустой, появлялась и исчезала в тумане, словно он стал духом пустыни Сахара.
– Как-то раз я листал одну только что законченную рукопись, Медина. Ее автором был сам Каддафи. Она называлась «Деревня, деревня, Земля, Земля и самоубийство космонавта». Это была самая странная писанина, которую я пытался прочитать… – Хомахи продолжил, но в его голосе уже не было мурлыканья Антонио Бандераса. – Тут кладбище, а не место для воспоминаний. Иди спать. И перед сном почисти наручники от крови. Они скоро нам понадобятся.
Часть II
1
Странный офицер
– Посмотри в окно, Бакст. Сраный утренний туман. Желто-красный, как тогда в Могадишо.
Анри пил чай с верблюжьим молоком из большой кружки, прислонившись к косяку раскрытой настежь двери номера телеоператора.
– Консьерж стоял у входа в отель в двух шагах от меня, а я его не увидел. Оба испугались. Bordel de merde!
– Воды… – прохрипел корсиканец, с трудом помещавшийся на узкой кровати. В данный момент он выбирался из раскаленной пустыни, с трудом волоча ноги, а питьевая вода во фляжке закончилась еще накануне.
– Выглядишь хреново, Бакст. – Репортер не обращал внимания на стоны товарища. – Разбудил меня водитель, говорит, нельзя на съемки. Заблудимся даже в городе. И я уволил его вслед за догонами.
– Начальник, дай гребаной воды… – еле шевеля языком, повторил Бакст.
Репортер направился к окну, осторожно огибая в полутьме бесформенные кучи одежды, мигающие зарядные устройства с аккумуляторами к профессиональной и экшен-камерам, сотовые и спутниковый телефоны, сами камеры, два ноутбука в противоударных чехлах, бронежилеты с касками и чемодан из жесткого полипропиленового материала.
– Ты что, ночью еще куда-то ползал с японцами? – спросил Анри и раздернул шторы из тройной светонепроницаемой ткани. – Никакой ответственности! А если работать?
Бакст перевернулся на бок, охнул, скинул простыню, снова охнул, но все-таки заставил себя сесть. Он был настоящим корсиканцем.
– Да.
– Что «да»?
– С Бабой Файером еще сидели…
– Здесь, у пожарной части?
– Где же еще?..
– А чего меня не позвали?
– Мы стучали, но ты не ответил.
– Рассказывай басни… Долго гуляли?
– Он потом на пенную вечеринку нас повел…
– Куда?
– На пенную вечеринку.
– Теперь ты удивил меня, старина…
– Жермен с нами был.
– Какой Жермен?
– Майор Жермен. Твой дружбан из DGSE.
– Типун тебе на язык, Бакст. Он мне не дружбан.
– У него важное дело к тебе.
– Знаю.
– И что это за дело?
– Понятия не имею.
– Как так?
– Вот так.
– Теперь он называет себя капитаном Жаком.
– А вот теперь, старина, совсем не удивил…
– Сказал, что зайдет утром в отель.
– Держи кружку, глотни чаю.
– Ох, Анри, сейчас сдохну…
– Понимаю… Пошли к Оскару, съедим что-нибудь горячее.
Вход в кафе находился в торце здания, и они прошлись немного по улице, словно вымазанной разведенной с кетчупом горчицей. В желто-красной мути беззвучно двигались силуэты горожан. В кафе Бакст немедленно принялся водить пальцем с массивной золотой печаткой по пластиковому столу: проделал в слое мелкого песка дорожку, рядом устроил подобие кривого тротуара, а сбоку написал fuck off. Чернокожий Оскар принес тряпку и смел художества корсиканца на пол. Не говоря ни слова, открыл по бутылке египетского, но холодного пива, потом буркнул, что зажарит им цыплят в арахисовой кашице «почти мгновенно».
