– Йеменской? – удивленно переспросила девушка.
– Да, йеменской… А какой еще? – Аиша улыбнулась шире обычного, показав почти все свои идеальные белые зубы. Кажется, она поняла, что проболталась. – Я сказала тогда: окей, пускай это будет твоя дочь, я не против. Она же настоящая красавица, да еще и с шармом, как ты говоришь, а если у нее неприятности, то мне-то что с того? И Омар стал носиться с идеей сделать тебе новый паспорт после истории со сбитым вертолетом, хотя, по-моему, это очень запоздалая забота о родной дочери. Видишь, я с тобой абсолютно честна…
Продолжая говорить, Аиша незаметно пятилась к колониальному трельяжу. Бенфика двинулась следом и оказалась у тройного зеркала даже чуть раньше. Никто в этой треклятой пустыне не знал, что она приехала из Йемена. Командующему Ибрагиму Гали она рассказывала, что работала в арабской госбезопасности, в арабской… Про йеменскую и вообще про Йемен она никому никогда здесь не говорила. Даже новоприобретенная родственница с материнской стороны – тетя Лемтуна, живущая в невыносимой местности Араван в ста километрах от Тимбукту, – считала, что Бенфика приехала из Саудии. Значит, Аиша узнала про Йемен давно. И тогда же, много лет назад заказала убийство своей лучшей подруги Таназар, ведь Омар был только ее мужчина… А сейчас потеряла осторожность, столько лет прошло, проболталась.
– Что было дальше? – спросила Бенфика совсем спокойно. Она настроилась на нужный, то есть боевой лад. У нее было преимущество: ее учили ровному дыханию в сложных ситуациях недавно, а берберскую «миледи» – очень давно. – У вас с моей мамой?
– Дальше… В итоге мы порезали друг друга, потом нас лечили и уволили из охраны Каддафи. Она исчезла с младенцем на руках… как сквозь землю провалилась. А я отправилась во Францию учиться. Омар повинился шефу в отношениях сразу с двумя «амазонками»… – Аиша снова показала белые зубы, словно рассказывала историю хоть и непростую, но давно пережитую и теперь почти комичную. – Ему повезло, у Каддафи было хорошее настроение. И Омара запихнули на дипломатическую работу в Саудовскую Аравию, где он и нахватался от ваххабитов всей этой ерунды…
Они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга у трельяжа, в котором лежали пистолет и нож. Аиша по-прежнему благоухала, но теперь к ноткам древесины и горького миндаля добавился слабый запах пота. Глядя в лицо Бенфике, она положила руку на столешницу.
– Но послушай, тебе сейчас не о чужих глупостях надо думать, а о том, как помочь родному отцу в важном для него проекте.
Бенфика тоже положила руку на столешницу и настойчиво попросила мальчика побыть на улице. Минут десять-пятнадцать. И даже пообещала подарить калашников.
– Если уж вы меня опять выгоняете на самом интересном, – начал торговаться Маки, – тогда два калашникова! И еще…
Маки сказал «и еще», но не успел продолжить про «хотя бы один гранатомет». У входной двери оглушительно грохнуло и мерзко затрещало. Один из братьев Номмо – покровителей великой пустыни – наполовину человеческое, наполовину змеиное божество, которому надоели иноязыкие белорожие пришельцы, со злостью щелкнул по двери огромным пальцем, и та разлетелась на куски. Мальчика тут же смело к операционному столу. Аиша, тянувшая руку к ящику в трельяже, резко дернула головой назад и с гортанным вскриком опрокинулась на спину. Бенфика успела выдернуть ящик, и в ее руке оказался тактический нож.
На пороге стоял чернокожий мужчина с ручным пулеметом Minimi; он бешено, словно припадочный, вращал белками глаз.
– La tabarnac de pute! Сука! – закричал боевик по-французски и повел стволом пулемета, показывая, что ей следует отойти в сторону. Ему нужна была лежащая на полу тетушка Маммас.
Бенфика сделала шаг навстречу, упала на одно колено, левой рукой отвела в сторону дуло, оказавшееся перед лицом, а правой ткнула незнакомца ножом в пах. Он не смог нажать на спусковой крючок, охнул и согнулся пополам. Бенфика отстранилась, схватилась за штурмовую рукоятку и выдернула оружие из рук падающего мужчины.
– Аллаху акбар… – сказала она и обернулась.
Спортивные трусы желтели на сером полу у операционного стола. Лицо неподвижного Маки закрывала зеленая металлическая каска с нарисованной белой рожицей. Кеды, связанные белыми шнурками, он не выпустил из руки.
Из проема, образовавшегося на месте двери, доносились крики людей; из нескольких автоматов стреляли очередями, ожесточенно. Раненый боевик лежал на боку; он был в сознании, молчал, дышал со свистом, пытался зажать рану между ног обеими руками, но темная кровь из разрезанной вены в паху заливала камуфляж и быстро растекалась по линолеумному полу. Бенфика хотела посмотреть, что с ее кровницей-противницей, но не успела – в операционную запрыгнул другой чернокожий человек. Этот был повыше и помоложе, его шея была замотана новой бело-красной куфией. Он увидел девушку с ножом и лежащего на боку товарища, который перестал свистеть носом и ртом.
– Ты ухлопала нашего генерала! – зло крикнул боевик. – Берберская макака, – добавил он, очевидно имея в виду Бенфику. Это было обидно, но еще обиднее было то, что фокус с ножом теперь бы не сработал: до человека в куфии было не менее трех шагов. Лицо боевика исказилось, он вытянул руки с калашниковым в ее направлении, рассчитывая причинить девушке, только что убившей товарища, максимальную боль. Бенфика поняла, что сейчас умрет. Она начала проговаривать обязательную перед неминуемой гибелью мусульманскую молитву: «Нет бога, кроме Аллаха. Поистине смерти сопутствуют страшные муки. О Всевышний, прости меня!» Однако со страстью она успела сказать только первые слова: «Нет бога, кроме…» – а остальное произносила уже механически, наблюдая, как черная кожа на лице боевика лопнула, голова дернулась, а потом он замертво грохнулся рядом с Маки. Бенфика посмотрела на Аишу. Та стояла на коленях с пистолетом в руке; красивое лицо заливала кровь – во лбу торчал острый кусок пластика, но глаза смотрели спокойно.
– Ты все еще хочешь драться со мной? – спросила Аиша, направив пистолет на Бенфику. Она не собиралась стрелять, Бенфика была нужна ей для интервью.
– Я хочу посмотреть, что с Маки, – ответила Бенфика.
– Посмотри, а я посмотрю, что на улице. – Аиша выдернула из лба осколок, схватила калашников убитого боевика и выбежала в проем.
Бенфика сняла каску с вмятиной от пули с лица Маки. Мальчик открыл мутные глаза, встрепенулся и попытался встать, но охнул и снова закрыл глаза.
– Голова кружится, – слабым голосом произнес он, – это мерзкие малинки подстрелили меня…
– Нет, каска съехала тебе на лицо и спасла от пули, – сказала Бенфика и хотела погладить Маки по щеке, но рука была в крови. Она сняла косуху, подложила под спину мальчика и оттащила его к стене. Нашла рубильник и выключила свет в операционной. Проверила магазин в калашникове и осторожно выглянула на улицу.
На берегу Нигера между больницей и мечетью было пусто. Вокруг внедорожника, у колес и даже на крыше валялись красные апельсины, желтые бананы, зеленые яблоки. Под сухой акацией темнел перевернутый навес уличной лавки. Теперь стреляли и кричали на другом конце городка. На воде суетилось несколько длинных и коротких лодок.
