Они ехали к Макару. Впереди среди деревьев явил себя просвет — Бельское озеро отражало медленно светлеющее рассветное небо.
Как вдруг…
У полковника Гущина резко зазвонил мобильный.
— Алло, Гущин слушает.
— Это я, — прошелестел по громкой связи женский испуганный срывающийся голос. — Ева Лунева. Вы мне защиту обещали… Не отговорка то, правда?
Они онемели. Четыре часа утра. И ненормальная звонит полковнику Гущину!
— Что случилось, Ева? — терпеливо спросил тот.
— Вы узнали насчет мертвого ребенка? Который пропал здесь в апреле? Вся округа только это и обсуждала.
— Узнали. То был несчастный случай.
— Значит, вы слепые, — она всхлипнула. — Я не могу спать… я боюсь… Приезжайте сейчас. Я вам кое-что покажу.
— Куда мы должны приехать? К вам домой? В четыре утра?
— Нет! Не домой! Вы все тогда испортите! — она встревожилась. — Приезжайте на то место, я буду ждать вас опять на обочине. Я вас сама потом проведу через вторую калитку. И покажу вам…
— Что вы нам покажете?
— Вы сами все увидите. Я выхожу из дома прямо сейчас, пока мужа обезболивающим накололи, а мой пасынок Вася и прислуга спят. А то они меня не пустят, запрут, еще и лекарствами накачают, они уже пытались.
— Но лекарства вам помогут! — заверил Гущин. Он говорил с ней уже как с психически больной.
— Я отключусь, а он меня подстережет и убьет… этот выродок, — прошептала Ева. — Спасите, защитите меня от него. Убейте его! Если только возможно — убейте его! Пока еще не поздно.
— Так, ждите нас на дороге на том самом месте, — быстро объявил полковник Гущин. — Мы приедем через четверть часа.
По его встревоженному лицу Клавдий понял — полковник испугался слов сумасшедшей. Чего ей там дома взбредет в голову…
После осмотра логова шаманки, после трупа с отпиленными руками им всем рисовались самые жуткие картины.
Усталость их как рукой сняло.
Клавдию Мамонтову почудилось — их подхватывает мощная грозная волна. И противостоять ей уже невозможно.
И что впереди — гиблый водоворот или камни, о которые можно разбиться?
Гладь Бельского озера, по берегу которого они мчались к дому Зайцева, выглядела как зеркало. Только что оно отражало?
Глава 19
Пограничье
Ева Лунева ждала их на обочине дороги — они увидели ее в свете фар. Настал тот самый предрассветный час, когда ночные тени сосуществуют с алой полоской зари на востоке. Когда тьма рассеивается, оборачиваясь серым туманом, сумерками, когда первые птицы подают голоса в кустах еще робко и неуверенно, страшась чудовищ во мраке, а монстры уходят от света глубже в леса и прячутся под коряги, выкапывают норы, погружаются на дно тихого озера, чтобы ждать жертву в засаде. Чудовища больного разума — так мнилось Клавдию Мамонтову, когда он узрел худую женскую фигуру на опушке леса. Час пограничья ночи и утра, морока и яви, горячечной фантазии, бреда и еще более страшной жестокой реальности.
Они остановились и вышли из машины. Ева, вопреки тому, что по телефону ее голос дрожал от волнения и страха, при встрече выглядела почти нормально. Она оделась весьма тщательно: брюки, темное худи и черная бейсболка, под которую она убрала свои длинные волосы с ранней сединой. Одежда дорогих марок и модные кроссовки. Однако бегающий, неспокойный взгляд Луневой выдавал ее истинное душевное состояние, она словно шарила глазами по лицам и фигурам тех, кого вызвала ночью сама. Для чего вызвала?
— Машину оставьте здесь. Иначе он заметит и поймет, — приказала она.
— Ваш сын? — спросил Макар.
Она глянула на него почти с ненавистью.
— Опять ты за свое, Чайльд Гарольд. Я же сказала — он не мой…
— Но он был вашим сыном все эти годы. — Макар решил, что потакать сумасшедшей неправильный путь в сложившейся ситуации, а то она так и станет трезвонить Гущину ночами. — Мальчишке пятнадцать. Вы все годы с ним жили? Что молчите? — Макар наступал. — Если да, тогда что произошло? С чего вам вдруг взбрело в голову отрицать ваше родство?
— У меня глаза открылись. Ты ведь сам отец семейства. Молись, чтобы у тебя так однажды не произошло с твоими щенками. — Ева Лунева резко отвернулась от Макара. — Да ты и не полицейский ведь… Это они на службе. Я только с вами буду говорить, — она обратилась к полковнику Гущину и Клавдию. — А ваш приятель пусть заткнется.
— Так что случилось, Ева? — терпеливо спросил полковник Гущин. — Видите, мы сразу приехали. Мы готовы вас выслушать. И мы вас защитим. Но у нас вопрос тот же самый — почему вы вдруг через пятнадцать лет решили, что Адам — не ваш сын?
— Мне бы догадаться сразу… Когда я его только родила… Но я глупая была, наивная своенравная девчонка. Мать мне твердила еще тогда: «Ева, Ева, что ты творишь…» Но я мать не слушала. Я никого не слушала, — бормоча, Ева вела их к дому по лесной тропинке. — Он же, выродок, меня во время родов убил. Но я воскресла.
— У вас были тяжелые роды? — спросил полковник Гущин.
— Не просто тяжелые… я его родила, и сразу у меня наступила клиническая смерть. Конечно, я этого не помню, мне потом уже сказали. Вытащили меня врачи с того света. Я считала — ну, здоровье мое такое, натура женская слабая. Но это он меня прикончить пытался.
— У вас началась послеродовая горячка? — спросил Макар, несмотря на то что ему приказали «заткнуться».
Клавдий Мамонтов понял — Макар вспоминает собственную мать, потерявшую разум из-за такой горячки. Несчастье всей их семьи…
— Какая еще горячка? Я пережила клиническую смерть. — Ева вела их в самую чащу. — Я побывала на том свете — пусть и на две минуты, но все же я умерла. А после меня зачем-то вернули сюда. И теперь я знаю зачем — чтобы я открыла всем глаза на отродье… На того, кто в чужой личине… На зверя в облике человеческом. Как открыли глаза мне.
— Вы ведь недавно вышли замуж за Зайцева? — полковник Гущин нащупывал слова так же осторожно, как отводил от лица ветки кустов, через которые они сейчас буквально продирались. — А кто отец Адама?
— С Иваном у нас давний роман, мы встречались с ним много лет, но не оформляли отношения — его жена болела, и он ее не бросал. А насчет молодости моей — девчонкой, еще до встречи с Иваном, я гулять любила. Мать не слушала. Жила своим умом. По глупости считала, что… ну, случайная связь, от которой залетела я, забеременела… Но теперь-то я точно знаю.
— Что вы знаете, Ева?
— Он не от человека рожден. Он в чужой личине.
«Кто бы стал продолжать подобный разговор и в таком ключе дальше?» — подумал Клавдий Мамонтов. Вызвали бы санитаров из психушки. Однако полковник Гущин с безумной беседы не прекращал. И Мамонтов знал почему — его не просто встревожили, его напугали призывы Евы «убить» ее сына Адама. Гущин пытался одновременно и взять ситуацию под контроль, и просчитать ее последствия.
