— Попробуй ее отправь к психиатру — она глаза тому, кто попытается, выцарапает, — ответил Василий Зайцев мрачно. Его ничем не примечательное лицо стало серым. — Она агрессивно отторгает любую помощь. Любые советы. Отец пытался с ней совладать сначала, но теперь отступился. Он умирает… Он совсем отдалился от нас, он просто не в силах, понимаете? А я… что я могу? Я для Евы не авторитет, пасынок.
— Как, когда у нее начался подобный психоз? — спросил полковник Гущин.
— Отец с врачом консультировался — тот грешит на ковид, на его последствия для психики. Ева осенью болела тяжело. Мы все переболели. И я, и Адька. Он только переехал к нам из Москвы — его бабушка умерла скоропостижно.
— Я знаю, — полковник Гущин кивнул. — Они всегда конфликтовали?
— Я не знаю, как они общались раньше. Может, нормально, как люди? У отца с Евой роман начался восемь лет назад, мама моя тогда еще была жива. Но болела сильно… тоже рак… Она долго лечилась, отец делал все возможное. Вот говорят — рак не заразен. А у меня оба родителя заболели… Я к Еве никаких претензий не могу предъявить — она вела себя всегда с нашей семьей достойно, будучи любовницей отца.
— А где они познакомились, вы знаете? — спросил парня Клавдий Мамонтов.
— На какой-то бизнес-выставке. Ева тогда работала в салоне кухонь, разрабатывала индивидуальные проекты для загородных домов. Отец впечатлился ее достижениями и пригласил менеджером на наше производство в Бронницы. Она согласилась, вроде бы ради высокой зарплаты, на самом деле на отца уже глаз положила. Они начали встречаться. Ева столько сделала для отца полезного, так производство мебели отладила, организовала, что отец ей полностью стал доверять. Но в дом она к нам не лезла, пока мама была жива. Ну а потом мама умерла, и Ева поселилась у нас, а затем они с папой зарегистрировали брак. Я в институте учился, не вникал в их отношения.
— Но она была нормальной? — осторожно спросил Клавдий Мамонтов.
— Абсолютно нормальной. Разве бы на сумасшедшей папа женился? — воскликнул взволнованно Василий Зайцев. — Она фактически стала руководить фабриками, когда у отца обнаружили рак и он подолгу лежал в клиниках. Через все он прошел, ничего не помогло, только хуже становилось ему. Они оба находились в диком стрессе. Возможно, и это на Еве сказалось. А потом еще смерть ее матери… Адька переехал к нам. Он бесился из-за того, что она забрала его из Москвы, из престижной школы, что бабкину квартиру продала — у нас бизнес чуть не рухнул. Все вместе навалилось в один момент.
— Вы с Адамом как общаетесь? — спросил полковник Гущин. — В прошлую нашу встречу вы его при отце от нас защищали.
— Ему пятнадцать лет всего! Я сам был не подарок в его возрасте. Он, конечно, очень эгоистичный и избалованный бабкой. Но он еще может измениться. У него все впереди. А Ева его калечит своим психозом. Он назло ей делает многие вещи. Гадости. Он не может ей простить, что она отняла у него Москву, ту прежнюю жизнь, и мстит. Я с ним пытался говорить — прекрати, она больная… Но он не считает ее больной, понимаете? Он считает ее просто злой. Плохой матерью, которая его бросила в детстве и никогда не любила. А теперь вообще ненавидит и даже не желает считать своим сыном, выдумывая разные несуразные вещи. Зимой, когда Ева лежала в ковидном госпитале, а отец находился в онкологической клинике, мы с Адькой почти три недели жили вдвоем. И все путем. Мы понимали друг друга. А затем Ева вернулась и… мы ее узнавать перестали. Совсем плохо с головой у нее сделалось.
— Она сказала нам, что Адам собирался ее убить. Явился к ней ночью в спальню. — Полковник Гущин смотрел на парня.
Василий Зайцев не ответил, опустил голову.
— Что молчите? Было такое?
— Она неправильно истолковала его поступок. Он хотел ее напугать. Отомстить ей.
— За что?
— Они поругались накануне — он опять обвинял ее в том, что она забрала его из Москвы сюда, в Бронницы, как он выражается, «в эту чертову дыру». А она ему в ответ: «Скажи спасибо, что я о тебе вообще забочусь, кормлю, что семья моего мужа тебя содержит, а ты полный ноль, дармоед, урод…» Он ее тоже оскорблять начал, а она разбила его игровую приставку. Они орали друг на друга. Ночью я проснулся от крика Евы. Она визжала от страха, я бог знает что подумал — ринулся к ней… В спальне они с Адькой.
— Он швырнул ей в голову совком для золы. Она так говорит.
— Да, на моих глазах. Запустил совком — не в нее, в стену.
— А жабы?
— Где-то взял их. Чтобы мать напугать. Потом мне признался — купил на рынке у узбеков.
— Любитель фауны он у вас. Как ваш отец отреагировал? Другой вышвырнул бы мальчишку за порог, выгнал вон.
— Отец в клинике лежал. Он не в курсе до сих пор. Я ему не сказал, Ева тоже промолчала, пожалела его. Но именно с той ночи она резко изменилась. С той ночи все и началось. Я до сих пор не забуду ее взгляд безумный, когда я свет в спальне зажег. У нее крыша поехала в ту ночь от страха. Она стала уверять всех нас, что Адька не ее сын. Что он воплощенное Зло.
— Мы узнали, что ваша мачеха в молодости находилась под влиянием какой-то секты. Что вам известно об этом? — продолжал спрашивать полковник Гущин.
На сером, покрытом прыщами усталом лице парня отразилось недоумение.
— В секте? Ева? Я об этом ничего не знаю. И отцу… вряд ли известно… Но тогда многое объясняется в ее поведении, в ее психозе… Как вы его назвали? Капгра? Насчет сектантства Ева с нами никогда не делилась.
— Можно ведь было сделать их анализ ДНК, чтобы понять, есть ли правда за словами Евы, — заметил Макар.
— Думаете, мы идиоты? Мы с отцом не сделали? — Василий Зайцев отчаянно взмахнул руками. — Отец Селима, шофера, послал с образцами — у Адьки наша домашняя медсестра кровь взяла по всей форме в пробирку, а у Евы я ее зубную щетку стащил, ей сказал — потерялась она. И отвезли все на анализ!
— И что показало ДНК?
— А что оно могло показать? Что Адам — сын Евы. Кто в этом сомневается-то, кроме нее?
— И как она отреагировала?
— Она швырнула документ на пол. Отцу и мне заявила — он сын тьмы, он вам любым анализом глаза отведет. ДНК — фикция для него.
— Я так понял, что в их противостоянии вы занимаете сторону Адама, — заметил полковник Гущин.
— Я ни на чьей стороне. Я просто как-то пытаюсь выжить в собственном доме, в нашем аду, где все так изменилось, разрушилось. Мой отец умирает, моя мачеха превращается на глазах в сумасшедшую, бизнес, которому отец всю жизнь посвятил, катится в тартарары. И Адька… он тоже разрушается психологически. Вы ведь из-за него тогда к нам явились. Он вас испугал, что к детям вашим начал липнуть?
— Помимо этого, он бродит где-то ночами, мы его накануне встретили ночью на рынке, его чуть собаки не разорвали. А он их отпугнул. Какой-то неведомой силой, — ответил ему Клавдий Мамонтов.
