— Пятнадцать лет прошло с момента штурма гидроэлектростанции, — заметил Макар, разглядывая в ноутбуке фотографии, приложенные к справке.
Заброшенная ГЭС, где когда-то разыгралась трагедия, на снимках выглядела мрачно — приземистое одноэтажное здание с заколоченными окнами. Ржавый мост, словно в фильмах ужасов, через узкую реку — и все на фоне безлюдного пейзажа с чахлой рощей и заросшими камышами берегами. Лестница в глубокий подвал — и сам он с электрощитами и пультом управления станцией в стиле семидесятых годов. Подвал забит мусором. Горы его громоздились и на территории гидростанции. Видно было, что снимки сделали не после штурма, когда из подвала выносили трупы, а в другое, более позднее время.
— Даже не верится, что в Подмосковье есть такие места, — хмыкнул Макар. — Заброшенная ГЭС.
— Негусто сведений. — Клавдий Мамонтов перечитал справку. — Я вот подумал сейчас…
— Нет ли в списке адептов секты сестер Лаврентьевых? Шаманки Евгении и Анны? — Макар усмехнулся. — Я тоже об этом подумал, хотя… Ну, ферма ведь тоже здесь фигурирует, а муж шаманки владел фермой в Непряхино… Нет, их фамилий в списке нет. И нет сведений, что члены секты практиковали приношение детей в жертву во время затмений… Так что оставим наши домыслы, Клава, и пустые догадки о гибели маленькой Полины Захаровой в яме с водой. А что у нас есть, кроме того, что мы теперь в курсе, членом какой именно секты была в юности Ева Лунева? И что ее, беременную, спасли спецназовцы во время штурма подвала ГЭС?
— Имеется ее нынешний адрес, который нам и так известен, — ответил Клавдий Мамонтов. — И нынешний адрес выжившего во время штурма и попытки отравления Глеба Рауха.
— Где же он обитает сейчас?
— В закрытом частном пансионате для инвалидов в Серебряном Бору. — Клавдий Мамонтов зачитал адрес. — Коммерческий дурдом или клиника… Я сейчас туда позвоню. У нас навалом свободного времени, пока Гущин занят.
— Хочешь, чтобы мы сгоняли в Москву, в Серебряный Бор, на встречу с бывшим сектантом?
Клавдий Мамонтов решительно набрал номер телефона, указанный в справке. Ему потребовалось полчаса, чтобы добиться у коммерческого директора пансионата согласия на встречу с их пациентом.
— Ну хорошо, вы меня убедили, раз полиции он понадобился — приезжайте, — нехотя разрешил директор. — Однако предупреждаю — он плохо контактирует с незнакомыми людьми.
— Глеб Раух психически болен? — спросил Клавдий Мамонтов.
— Он пережил три инсульта, у него отказали ноги. Он прикован к инвалидному креслу.
— А кто платит за его содержание? Родственники?
— Он одинок. Раух состоятельный человек, организовал собственный фонд в поддержку…
— Кого? — спросил Клавдий Мамонтов.
— Жертв тоталитарных сект. Жертв тоталитаризма. Однако в настоящий момент, как я слышал, его НКО власти закрыли.
Глава 33
Оргия
Вопреки всем предупреждениям, парализованный Глеб Раух воспринял приезд Клавдия Мамонтова и Макара благосклонно — почти как развлечение в монотонной череде одинокого больничного бдения, как возможность воскресить в памяти дни, которые одновременно и не хотел помнить, и не желал забывать.
Частный фешенебельный пансионат располагался в Серебряном Бору на Третьей линии по соседству с огороженными высоченными заборами участками «поместий», разбросанных между Москвой-рекой и озером Бездонным. Неподалеку находился участок с особняком генерал-полковника Борщова. Клавдий Мамонтов с некоторых пор весьма интересовался сыном генерал-полковника Гектором Борщовым по чисто личным причинам и даже втайне от Макара наводил среди своих прежних контактов в сфере частной охраны о нем подробные справки.
Клавдий и Макар долго ждали в ухоженном саду, пока персонал привезет к ним Глеба Рауха в инвалидном кресле. В саду цвели клумбы майских цветов, все благоухало, на дорожках прыгали чирикающие воробьи.
— Почти райский сад, Эдем, — скрипучим шепелявым голосом изрек Глеб Раух, вперяя в них пристальный взгляд голубых водянистых глаз и отводя в сторону худой рукой протянутое ему Клавдием для ознакомления полицейское удостоверение.
Его кресло прикатил высокий молодой парень в черной футболке, джинсах и темной бейсболке. На медбрата он был мало похож. Скорее на охранника.
Глеб Раух назвал его «мой помощник». Парень в черной бейсболке оставил их наедине и ушел, сказав, чтобы они после беседы подкатили кресло ко входу в пятый коттедж, где и обитал в больничной палате Глеб Раух. А он потом явится и заберет своего подопечного.
— Пятнадцать лет минуло, но я не забыл, словно вчера все случилось, — ответил Раух на вопрос Макара — помнит ли он события, разыгравшиеся на заброшенной гидроэлектростанции, и секту Мессалиан-Энтузиастов, братьев Оборичей и Еву Луневу?
— Я стоял у самых истоков, являлся братом-основателем, я их обоих очень любил — Бориса и Адама. — Глеб Раух шепелявил так, что порой речь его было трудно разобрать. — Красавцы оба. Под два метра ростом, словно ангелы из грез… У Адама были черные кудри до плеч. А Борис стригся коротко по армейской привычке и красился в яркого блондина. Как они владели аудиторией, как говорили, несмотря на свой балканский акцент, как умели подчинять себе людей своим обаянием! А как они пели дуэтом…
— Вы были сначала их продюсером и менеджером? — уточнил Макар.
Он разглядывал человека в инвалидном кресле — почти природный альбинос с молочно-белой прозрачной кожей, однако глаза голубые. Трудно определить его возраст: болезнь наложила свой отпечаток — порой казалось, что перед ними в кресле глубокий старик, но Рауху не было еще и пятидесяти.
— В самом начале, когда они приехали в Россию со своей рок-группой. Я тогда собирался только зарабатывать на них деньги, хотел наживаться на них, а затем я прозрел. Осознал, как сильно люблю их обоих. — Глеб Раух скривил рот в усмешке — улыбке, где печаль и еще что-то… скрытое. — А почему ваши органы через столько лет снова заинтересовались Самаэлем и Селафиэлем? Они ведь мертвы… Хотя разве ангелы умирают?
— Как вы их назвали — братьев Оборичей? — переспросил Клавдий Мамонтов.
— Они так сами себя стали называть, когда у них образовался круг посвященных, избранных, которые любили и слушали их проповеди-спичи. Проникались их идеями. Нашей общей верой.
Глеб Раух закрыл на миг глаза, лишенные ресниц. Яркое видение — сумерки, на берегу реки горит огромный костер. Темная громада заброшенной ГЭС. Ржавый мост — их последний рубеж… Березовая роща, поля, вдали на горизонте — здание морозовской птицефабрики, где они разводят белых индюков и индюшек на продажу. Костер полыхает, искры взлетают в темное небо. Братьев-ангелов, братьев-демиургов Самаэля и Селафиэля освещает яркое пламя — то ли геенна огненная, то ли небесный багровый свет…
— Почему вы о них спрашиваете спустя столько времени? — настойчиво повторил он свой вопрос.
