— И что произошло дальше, Ева? — Гущин продолжал спокойно задавать ей вопросы.
— Через несколько дней меня перевели из реанимации в палату и разрешили моей матери забрать ребенка. А через день мать и меня забрала из Воскресенской горбольницы и отвезла в Москву, показала знакомым врачам. У нее были обширные связи, как у директора известной гимназии.
— Как долго вы лично растили Адама?
— До года. Затем я восстановилась в вузе. И мать сняла мне однокомнатную квартиру рядом с институтом. Я переехала туда, училась прилежно. Взялась за ум.
— Адам остался с бабушкой?
— Мать мне его не отдала. Она сама так решила. Объявила — тебе надо разобраться сначала с самой собой и найти новые маяки в жизни. Тебе надо начать все с чистого листа. Мать наняла няньку… И сама занималась им… выродком…
Голос Евы звучал вполне обычно, словно и не она минуту назад вещала с перекошенным гримасой лицом о невероятных событиях в роддоме, о которых она знала со слов акушерки.
— Я так понял, что спустя пятнадцать лет вы как-то снова пересеклись с Надеждой Малявиной? Я прав? — спросил полковник Гущин. — Она сама вас разыскала?
— Нет. Это я ее нашла.
— После ночного случая с броском совка и жабами?
— Не сразу, мне потребовалось время ее разыскать.
— Вы ездили в Воскресенск, в роддом? — уточнил Гущин.
— Я сама не ездила. Я обратилась к услугам частного детектива, и он мне разыскал акушерку, принимавшую у меня роды пятнадцать лет назад. Я ведь даже имени ее не знала все эти годы. А детектив ее нашел.
— К какому детективу вы обратились, у вас сохранились его контакты?
— Я не помню телефоны, в памяти не могу удержать, — Ева поднесла руку ко лбу. — У меня с памятью сейчас не очень. А бумажку я потеряла… Да вы спросите Васю, он вам все и расскажет толком.
— Василий? Сын вашего мужа?
— Спросите его. Я ему рассказала про свои роды и про то, как отродье меня уже тогда пыталось прикончить. Умоляла его помочь мне, защитить меня… Он мне не поверил: «Надо узнать, что тогда с тобой случилось, Ева… Может, кто-то из врачей помнит?» Пытался отбояриться. Но я умоляла его найти мне тех врачей в роддоме, а он сказал: «Это сложная и кропотливая работа для детектива». Дал мне несколько телефонов агентств, и я позвонила по какому-то. Договорилась с детективом. Его звали Андрей Григорьевич — солидный такой по голосу… в возрасте. Он разыскал Малявину и продиктовал мне ее телефон.
— Вы созвонились с ней?
— Я ей позвонила, и мы встретились.
— Где?
— Здесь. Она приехала из Воскресенска на электричке. Потом автобусом до Бронниц.
— Она просила у вас деньги за сведения?
— Нет. Она меня сразу вспомнила, как только я объявила — я та самая, которая умерла при родах… клиническая смерть.
— А детективу вы как заплатили?
— Перевела деньги на его номер через мобильное приложение банка. Да там немного, он и взял с меня всего двадцать тысяч.
Клавдий Мамонтов и Макар слушали ее молча. Все бытовые подробности Ева излагала вполне спокойно, даже деловито.
— Телефон акушерки у вас сохранился? — спросил Гущин.
Ева из кармана комбинезона достала мобильный и продиктовала ему, он вбил его в «контакты».
— Я вам рассказала все, что вы хотели узнать? — Она словно изучала их реакцию. — Ааааа, замечаю, вновь взгляды ваши полны скептицизма. Ну, вы сами можете поговорить с акушеркой Малявиной.
— Она до сих пор работает в роддоме? — уточнил полковник Гущин.
— Ага, сами к ней поезжайте и расспросите ее обо мне. И обещайте мне одну вещь.
— Какую? — Гущин глядел ей в глаза.
— Когда акушерка подтвердит вам мои слова, что я не сумасшедшая дура и не лгунья, вы… у вас же есть пистолет, полковник? — Ева снова коснулась Гущина — легко, почти игриво, почти кокетливо кончиками пальцев дотронулась до его груди в области сердца. — Как в боевиках показывают — кобура под мышкой под пиджаком и в ней пушка полицейская… Ствол… Вы обнажите свой ствол… свое оружие и пристрелите отродье как бешеную собаку!
— Ева!!
Теперь Гущин от нее резко отстранился. А она расхохоталась хрипло, зло, отчаянно, горько.
— Обнажи мой ствол, сучка сладкая… Так когда-то шептал мне Адам…
— Ваш сын?! — потрясенный Макар не понял.
Она снова хрипло расхохоталась.
— Дурак, ты, Чайльд Гарольд… Сто раз твердила тебе, идиоту, что не сын он мне никакой… И то не его слова, а ДРУГОГО… Знаешь, бывали ночи в подвале на ГЭС, темные, безумные, очень страшные… когда мы специально не зажигали свет… И ждали… Мы ждали в страхе и трепете… А потом ощущали присутствие… ИХ ПРИСУТСТВИЕ… В их истинном обличье, скрытое от нас кромешной тьмой… Когда ты чувствуешь, как твое лоно целуют огненные губы, а ты не можешь шевельнуть ни рукой ни ногой, не в силах сопротивляться, когда в тебя входят, проникают глубоко… Когда тебя любят страстно и одновременно насилуют, держа за горло… лаская и терзая твою грудь, извергая в тебя свое семя… Когда тебя и душат, и убивают, и дарят великое наслаждение, а ты хрипишь в агонии и вдруг взрываешься радостью, отдаваясь тому, кто явился к тебе из мрака… Приполз как Эдемский змей по райской траве… обвился вокруг тебя тугими кольцами… страстными объятиями…
Она повернулась и быстро пошла к лесу.
— Ева! — окликнул ее снова полковник Гущин.
Она удалялась, сделала жест рукой — пока, пока!
Скрылась за деревьями.
Полковник Гущин провел рукой по лицу.
— Больная, — выпалил Макар, но голос его дрогнул.
В машине полковник Гущин снова вытер вспотевшее лицо — уже обеими руками. И достал мобильный. Клавдий Мамонтов подумал: «Кому он собирается звонить? В Воскресенск прямо сейчас, чтобы там нашли акушерку Надежду Малявину? Или самой Малявиной по ее номеру?»
Однако Гущин позвонил не в Воскресенский УВД. И не акушерке.
— Алло, Василий?
Он набрал номер Василия Зайцева, который записал во время допроса.
— Что опять случилось? — Зайцев-младший, как всегда, встревожился при разговоре с полицейскими.
— У меня к вам несколько вопросов, Василий. Скажите, после нападения Адама на мать она рассказывала вам историю его появления на свет?
— Адька на нее не нападал. — Василий еще сильнее забеспокоился. — Опять она на него наговаривает вам? Он тогда просто не сдержался. Да, запустил совком, но не убить он ее хотел, я же свидетель, — с досады он психанул! А почему вы про его рождение спросили вдруг?
— Ответьте на мой вопрос — она вам рассказывала про свои роды? Что именно?
