— То, что она всем твердила потом — и отцу, и шоферу, и медсестре нашей — что у нее во время родов Адама случилась клиническая смерть. И что это якобы Адька таким образом пытался ее убить.
Клавдий Мамонтов понял — Гущин не желает показать им, но рассказ Евы и на него произвел сильное двойственное впечатление. И он сейчас одновременно ищет и подтверждения ее словам, и опровержения. Что расскажет им Василий о своей мачехе, страдающей синдромом Капгра?
— Она с ума сходила, у нее началась форменная истерика. Она убеждала меня, что Адька не ее сын, раз он пытался уже дважды ее убить. А я сказал: «Может, все было совсем не так, надо сначала узнать подробности». — Василий Зайцев аж заикался от волнения. — Я ее пытался образумить, но она меня не слушала.
— Она просила вас найти контакты частных детективов?
— Она сначала меня хотела отправить в тот роддом у черта на куличках — расспросить врачей. А я ей: «Как я уеду из дома, когда папа в таком состоянии?» Честно сказать, я не только за отца боялся, но уже и за Адьку… Мало ли что могло ей в голову взбрести? И я не хотел тащиться в какой-то Воскресенск ради ее блажи. Я сказал: «Это работа частного детектива».
— Какого детектива вы ей нашли? У вас сохранились его контакты?
— Я не придал тогда серьезного значения ее намерениям. Она же психовала! Я просто открыл интернет — взял наобум первые три контакта частных детективных фирм. Я уже не помню, какие точно, и продиктовал ей.
— И она созвонилась с детективом?
— Понятия не имею. Я занимался отцом — возил его в онкологическую клинику. Он находился на процедурах, еле жив после них… Мне было не до Евы и ее психоза. И Адьку я с собой брал, не оставлял его с ней дома наедине.
— Понятно. Скажите, Адам не учится в школе очно, он у вас на домашнем обучении…
— Мы с папой так решили из-за обстановки в доме. Перевели его сами на домашнее обучение. Он успевает по всем предметам. За компом, правда, долго не сидит с училками, но учебники читает и домашние работы все выполняет в срок. И он еще в апреле экстерном сдал письменные экзаменационные работы — по русскому, математике, истории и по английскому языку. Очень успешно все сдал. Химию и биологию сдаст позже.
— Ясно. Он прилежный ученик.
— Да, он старается! И потом, он умный парень.
— Ева не упоминала при вас о некой Надежде Малявиной?
— Нет. А кто это? — спросил Василий Зайцев.
В телефоне послышался шум, голоса.
— Простите, я не могу дольше разговаривать. Папа меня зовет.
— Как он? — спросил Гущин.
— Утром думали, что он уходит… — Парень на том конце неожиданно всхлипнул. — Ева его вечером довела до припадка. Он с ней хотел по-человечески поговорить, убедить ее, а она стала на него так орать, весь дом перебудила… Она совсем спятила… У папы это была последняя попытка повлиять на ее разум. У нас сегодня врачи с самого утра. И юристы приехали с фабрики. Они торопятся все закончить скорей. Боятся, что отец… что уже не дни его сочтены, а часы.
Глава 35
Малявина
Акушеру-гинекологу Надежде Малявиной полковник Гущин позвонил из дома Макара, когда они наконец добрались туда. Гудки, гудки… Мобильный акушерки не отвечал. Было уже девять часов вечера. Клавдий Мамонтов предположил, что акушерка Малявина трудится в составе родильной бригады, дежурит — в такое время не до разговоров. Поэтому и не берет трубку. Или дома спать залегла. В подмосковной глубинке отправляются на боковую рано.
Гущин связался с дежурным в Воскресенске и попросил его узнать — не закрылся ли роддом, некогда расположенный недалеко от птицефабрики, где пятнадцать лет назад сектанты разводили индеек на продажу? А если он функционирует до сих пор, то пусть местный оперативник туда завтра подъедет и разыщет акушера-гинеколога Надежду Малявину, доложит, как она и что с ней.
Ужинать они сели, как всегда, все вместе в столовой. Горничная Маша приготовила ростбиф на английский манер — розовый и сочный внутри. А для полковника Гущина специально сварила мясной суп «с мозговой косточкой». Гущин супа съел две тарелки, а от ростбифа отказался наотрез. Попросил себе стакан кефира на ночь — «для пищеварения» и…
Гувернантка Вера Павловна вместо чая принесла им бутылку коньяка.
— Клава, мне тоже пора расслабиться, прояви понимание, — заявил Макар, хищно ухватил бутылку, разлил коньяк (Мамонтов пить не стал) и бодро чокнулся с полковником Гущиным: «Ваше здоровье!»
Как алкоголик со стажем, Макар с одного бокала порозовел, глаза его заблестели. Клавдий Мамонтов его не удерживал — бесполезно сейчас, надеялся лишь, что у Макара сработает «стопор», воля возьмет свое… И он не напьется до бесчувствия, как обычно…
Однако Макар на «стопор» надежд не возлагал, плеснул от души себе еще коньяка и щедро добавил полковнику Гущину. Вздрогнули!
Тогда Клавдий Мамонтов поднялся из-за стола, оставив их куковать с бутылкой, и отправился на второй этаж в детскую. Лидочка с Августой после вечерней ванны в пижамах занимались каждая своим делом — Августа, по обыкновению, что-то рисовала в своем планшете. Лидочка явно о чем-то мечтала — хранила тихий и загадочный вид. Сашхен сидел на мягком турецком ковре и баловался от души: кидался в Лидочку мягкими игрушками — бросил медвежонка, потом динозаврика. Лидочка не восклицала, как обычно, броски молча отбивала рукой, а динозаврика даже пнула тапкой в виде розового кролика с ушами. Сашхен сразу потянулся к Клавдию, словно подсолнух к солнцу. Заулыбался счастливо. И горничная Маша, приглядывавшая за ним, смущенно пробормотала:
— Ох и любит он вас. А уж как скучает… По отцу родному так не скучает, как по вас. Почаще бы вы у нас гостили!
— Может, вообще скоро перееду к вам, поселюсь здесь, Маша. — Двухметровый Клавдий нагнулся и взял Сашхена на руки.
— Шутите? — Маша, давно перешагнувшая пятидесятилетний рубеж, вспыхнула как девочка.
— Серьезно. Наймусь телохранителем к вам ко всем. Макар вроде не против. Еще надоем.
— Точно не разыгрываете меня? — Маша заполыхала пожаром надежды, сомнения и радости. — Ох, новость-то… А полицию свою как же тогда… службу бросите?
Клавдий молча обнял Сашхена, заглядывавшего ему в глаза.
— А полковника? Федора Матвеевича? — Маша вдруг растерялась. — А как же он без вас будет? Если вы из полиции уйдете?
Клавдий ей снова не ответил. С Сашхеном на руках уселся по-турецки на пол возле низкого детского столика, за которым рисовала Августа. И попросил ее показать свои новые рисунки.
Августа протянула ему планшет. Она изобразила какую-то абстракцию — так сначала показалось Клавдию Мамонтову: синий фон, на нем коричневое пятно и в центре его алые штрихи — словно блики огня, языки костра…
Сашхен ухнул, как совенок, дотянулся ручкой и… нажал на кнопку, выключил планшет сестры. Рисунок пропал.
