— Лидочка, как успехи? — на пороге детской возник полковник Гущин — без пиджака, без галстука, в одной рубашке, ворот расстегнут.
За его спиной маячил Макар. Клавдий Мамонтов пригляделся к нему — вроде не вдрызг пьян, однако точно под градусом. И полковник тоже… Расслабились, называется… нализались…
— Very, very well
[12], — Лидочка в задумчивой рассеянности ответила на своем родном языке — английском.
— Принц … жабенок-лягушонок сюда больше не заглядывал? — спросил Гущин.
Лидочка помотала светловолосой головкой — нет. По ее виду никто бы не догадался, что она лжет.
— Клавдий, а что все-таки за острова в заливе? — обратился Гущин к Мамонтову. — Есть смысл нам завтра сплавать туда, проверить?
— Нет никакого смысла. — Клавдий Мамонтов, удерживая одной рукой прыгающего как блоха Сашхена (тот уже тянулся и к Гущину «словно подсолнух к солнцу»), другой достал из кармана брюк мобильный, пролистал, нашел фотографии бронницкого озера, заливов и островков камыша. — Все, как я Еве описал сегодня. Ни спрятать там никого невозможно, ни яму выкопать.
Он показал фотографии залива и отмели Гущину.
— Ясно. Ты прав. — Гущин внимательно рассмотрел все снимки. — Слушай, у меня к тебе вопрос.
— Да, Федор Матвеевич.
— Мне начальник Бронницкого УВД намедни сообщил — ты рапорт написал на увольнение, его в кадрах оформляют…
— Да, он написал рапорт! Наконец-то! Имеет право! — пьяно воскликнул Макар. — И я лично очень рад. Он с нами теперь будет жить и нас охранять. За ним — как за каменной стеной. Клава — броня, и пушки наши крепки!
— Значит, уходишь из органов? — Полковник Гущин протянул руки, и Клавдий передал ему Сашхена. Тот сразу притих, заулыбался во весь рот и цепко схватил Гущина за ухо, бормоча восхищенно: «Иии! Уууаааххх!»
— Увольняюсь, Федор Матвеевич.
— А по какой причине, если не секрет?
— Не хочу больше служить в полиции.
— Почему?
— Вы причину сами не видите? Что кругом творится. Я всегда хотел уйти. С самого начала. И вот лопнуло мое терпение.
— Он не желает, — пояснил за друга Макар. — И я бы на его месте так поступил.
— Ты живешь, как в кино голливудском, на всем готовом, — оборвал его полковник Гущин. — Ты себя с Клавдием не равняй.
Клавдий Мамонтов внезапно понял — Гущин потому и выпил сейчас… из-за их разговора. «На сухую» такая беседа у него не пошла бы…
— А вы, Федор Матвеевич, не отговаривайте его. — Макар упрямо не сдавался. — Когда-нибудь спросят со всех: а где вы были, когда все это происходило? Что вы делали? Вот Клаве будет что ответить. Ему зачтется.
— А мне тоже будет что ответить, Макар. — Полковник Гущин крепко прижал к себе Сашхена. — Что мы хоть как-то боролись… Не отошли в сторону, не сбежали трусливо, а боролись с ненавистью, что внезапно окутала нас всех как тьма… Пытались хоть как-то ее преуменьшить — вот, пахали сутками, раскрывали убийства в Чугуногорске, в Бронницах… Делали, что должно.
Макар умолк. Клавдий тоже не спешил с ответом.
— Ты уже решил, как поступишь, да? — спросил его Гущин. — А мне какой дашь совет? Мне, у которого вся жизнь прошла в полиции? Словно и не было никакой другой жизни, кроме службы… Или скажешь и мне — брось все, увольняйся? Как Еве когда-то мать заявила — начни с чистого листа? В моем возрасте? Где он — мой чистый лист?
— Я не знаю, Федор Матвеевич, — честно ответил Клавдий Мамонтов.
— И я не знаю, вот в чем штука. — Полковник Гущин с Сашхеном на руках повернулся, понес сам малыша в его детскую. — Ладно. И это переживем. Проехали, Клавдий.
Больше он с Мамонтовым о его решении уйти из полиции не заговаривал. А наутро — и он, и Макар протрезвели, и они все втроем отправились в Бронницкий УВД.
Туда снова явился следователь СК для допросов Костяна Крымского и Дарьи Лаврентьевой. Насчет Дарьи надо было что-то решать — отпускать ее из-под стражи или арестовывать. На каких основаниях?
И тут полковнику Гущину позвонили из Воскресенска.
— Ну что там с роддомом, узнали? — спросил он, включая громкую связь.
— Не роддом, а родильное отделение в больнице в Морозово, — доложил местный оперативник. — Только, Федор Матвеевич, никакого акушера-гинеколога Надежды Малявиной там нет.
— Нет?
— То есть в родильном отделении ее хорошо знают — она проработала там много лет. Потом ушла на пенсию. Она умерла.
— Умерла? — полковник Гущин слегка осип. — Когда?!
Клавдий Мамонтов и Макар смотрели на его изменившееся встревоженное лицо.
— Пять лет назад.
— А от чего наступила смерть?
— От болезни, от рака, — невозмутимо докладывал оперативник. — В роддоме мне сказали — они всем коллективом ее хоронили. Она же ветеран-медик. Ее могила на местном кладбище в Морозово.
— Вот так — покойница у нас! Чао — ариведерчи! — Макар всплеснул руками. — Я как чувствовал — что-то не то было в красочном повествовании Евы, когда она вчера свою пургу несла про акушерку Малявину и адское знамение при родах. Она и с покойниками уже беседует! Ну, фантазерка! Типичный синдром Капгра… Все в ход у нее идет, все выдумки, лишь бы убедить окружающих в своем маниакальном бреде насчет сына.
— Развела она нас вчера классно, Федор Матвеевич. — Клавдий Мамонтов кивнул. — И правда, в фантазиях она мастерица — у меня аж мурашки по коже бегали… Так она все сочинила складно. А мы уши развесили.
— Но она заявила, что Малявину разыскал частный детектив, — заметил Гущин. — И Василий Зайцев нам ее слова подтвердил.
— Парень сказал лишь, что нашел по интернету телефоны каких-то детективных агентств и дал ей, чтобы успокоить ее истерику. А уж звонила она туда — нет ли… Никому она, конечно, не звонила. Она нам ни контактов детектива не назвала, ни его фамилию — только имя, ясно теперь, что липовое. Все выдумки, ложь. Безумная она, несчастная баба. — Макар покачал головой.
— Но она мне дала телефон Малявиной. — Гущин снова быстро позвонил акушерке.
Гудки, гудки… Покойница не отвечала.
— Конечно, какой угодно может быть номер… мда, переплет. — Гущин дал отбой. — Пробить дам команду, но…
— Федор Матвеевич, пустая трата времени, потому что психоз налицо, — заявил Макар. — Ева ненормальная. Нельзя верить словам человека с синдромом Капгра.
Он хотел еще что-то добавить, однако у Гущина вдруг зазвонил мобильный.
«Акушерка Малявина спохватилась… из могилы нам перезванивает… С того света… — пронеслось в голове Клавдия Мамонтова. — Сейчас скажет: „Привет! А я в раю, в подвале ГЭС… и здесь со мной Адам и Борис, Самаэль и Селафиэль, и змей… И солнышко во тьме кромешной нам светит…“»
