— Может, она нам сама теперь что-то расскажет, когда ее из реанимации в палату переведут? — спросил Макар.
— Ты на нее особо не рассчитывай.
И Макар нехотя согласился.
Слишком много непонятного и неразгаданного еще оставалось в этом запутанном деле. Хотя главная опасность — Ева — была уже, к счастью, нейтрализована.
О матери Макар желал говорить с сыном.
Да, он не скрывал: к Адаму у него накопилось много вопросов. И не только из-за ночного похищения Лидочки. Хотя теперь Макар и в этом не был до конца уверен. Не похищение, но совместный добровольный побег на острова. Его маленькая дочка не выступала в роли жертвы в ночных событиях. Нет, она, оказывается, играла в них весьма активную и самостоятельную роль. Он осознал это, едва лишь заговорил с Лидочкой. Он не делал скидки на ее малый возраст. Его дочка умна не по годам и независима в своих поступках и симпатиях.
Так и вышло с чертовым принцем Жабой, навязавшимся на их голову…
Макар горячо убеждал полковника Гущина отправить парня к себе домой — пока в доме Зайцевых хозяйничала полиция, проводя обыски. Не стоит оставлять Адама в Бронницком УВД в кабинете под присмотром сотрудника розыска. Лучше отослать его к нам под присмотр гувернантки и горничной. Он и Лидочка — оба должны сначала отойти от стресса, от шока…
Макар не считал, что совершает ошибку, отправляя ночного похитителя к себе домой. Он поступил так после того, как по дороге в больницу Клавдий, борясь со слабостью от потери крови, шепотом рассказал ему, что открылось ему у костра — как сама Лидочка бросилась бесстрашно защищать принца Жабу и как схлопотала удар ногой от безумной Евы… Как они стояли у костра — Адам держал ее на руках… Да и Макар помнил, как Адам усадил его дочку в лодку и оттолкнул от берега, спасая от матери, а сам остался, вызывая ее ярость на себя…
Дома в присутствии всех домашних — и сурового полковника Гущина, и молчаливой Августы — он начал свой собственный, отцовский мужской разговор с принцем Жабой. Час отца…
Гнев отца!
И снова вспомнил Клавдия, глядя на Августу, настороженно созерцавшую Адама. Как Клавдий шептал ему: рисунки… Августа мне показывала свои рисунки еще раньше… Создание в лодке со змеиным хвостом вместо ног, я его счел Тритоном, но это не античный образ, а Эдемский червячок… Помнишь, как назвал нам ребенка Евы сектант? Макар, Августа обладает редким даром предвидения событий… Мы и прежде с подобным ее даром сталкивались — разве ты не помнишь? Не считай, что у меня сейчас лихорадочный бред от раны… А задумайся, ты же ее отец…
Макар перед их мужским разговором не поленился заглянуть сам в рисунки старшей дочери. И отыскал в ворохе картин Августы тот самый ее рисунок. И его поразила одна деталь — нет, не странные глаза Эдемского червячка, — желто-золотистые огни… И не змеиный хвост вместо ног. А то, что у нарисованного Августой персонажа был обнаженный торс.
Адам, снявший свою толстовку и отдавший ее Гущину для перевязки раны Клавдия Мамонтова… Полуголый пятнадцатилетний подросток, которому полицейские, как и его отчиму, выдали казенное одеяло, чтобы завернуться в него и согреться. Таким — закопченным, в одеяле, — он и явился на полицейской машине в дом на озере.
— Как полицейские к нам его привезли, мы с Машей сразу напоили его горячим чаем, от еды он сначала наотрез отказался, — докладывала Макару гувернантка Вера Павловна. — Я отправила его в душ, он же весь грязный. Дала ему вашу, Макар, чистую толстовку и спортивные брюки! Потом вы Лидочку домой вернули и уехали к полковнику на весь день. А они… дети… Я с них глаз, конечно, не спускала, но у них свой особый мир. Лидочка от мальчика просто не отходила, и Августа с ними была все время. Я, как вы и просили, про ночное похищение с ним не заговаривала. Они пообедали, затем сидели на веранде. Мальчик с Лидой говорил на английском, у него великолепный английский и хорошо поставленное произношение. Он не по возрасту харизматичен, — шепнула гувернантка взволнованно. — Он рассказывал девочкам сказку — я так поняла, своего собственного сочинения.
— Где ты раздобыл скелет? — спросил Макар Адама, начиная свой Час Отца.
— Моя бабушка была директором гимназии. — Адам сидел на диване в гостиной, они все расположились напротив него, и только одна Лидочка угнездилась рядом. Цепко ухватила его за руку — ее крохотная ручка тонула в его крупном худом кулаке.
— Это нам известно.
— Она преподавала биологию. Когда в гимназии шел ремонт и меняли оборудование, она забрала Мертвяка домой — я ее упросил. Он прикольный.
— Скелет? Наглядное школьное пособие для уроков биологии? — не выдержал, вмешался полковник Гущин.
— Ага. Ему полсотни лет, по нему еще мой прадед школяров учил. А когда бабушка умерла, и она… не мать моя заставила меня переехать, и они с отчимом нашу квартиру продали, я забрал коробку со скелетом на память о моей прошлой жизни. Единственная вещь, которую я взял с собой… Нет, вру, еще бабушкины книги и учебники. Потом сам собрал Мертвяка заново. Как конструктор анатомический.
— А зачем ты тогда скелет сжег на костре, раз так трепетно хранил как памятную семейную реликвию? — спросил Макар, покосившись на Лидочку — она внимательно слушала. Что она понимала в свои четыре года?
— Перформанс — сюрприз твоей дочке. — Адам в упор глянул на Макара. — Как в старой сказке — верные друзья пытаются спасти друг друга: она меня от проклятия злой ведьмы… суки безжалостной. А я ее…
— От чего ты собрался спасать мою дочь? — взвился Макар.
— От заброшенности и одиночества, я тебе раньше объяснял, папаша. Не злись на меня — так уж вышло. Это судьба. Мы с ней встретились — как в сказке. Через пятнадцать лет ей стукнет девятнадцать, и я вообще на ней женюсь.
— Чего?! — Макар хотел подняться. Полковник Гущин удержал его: тихо, тихо, продолжаем разговор!
— Она еще маленькая. Пусть растет, кроха. Я ее буду оберегать и защищать, когда тебя нет. А тебя вечно дома нет, папаша, насколько я успел заметить. Тебя вечно где-то носит. И старшую твою немую я стану теперь опекать. Можешь на меня целиком положиться, — Адам вещал спокойно. И не было наглости или вызова в его словах. Они звучали как нечто решенное, само собой разумеющееся. — Так лишь в сказках бывает — все, что с нами случилось. Ну, считай, что сказка стала явью, и продолжение следует. Через пятнадцать лет я приду и попрошу у тебя ее руки. Сначала-то мне надо с собой разобраться, заслужить твою дочку.
— Размечтался. Ты больной, что ли, совсем? — Макар уже не знал — злиться ему, или иронизировать, или рукой махнуть. Но как на подобные заявления может махнуть рукой отец?
— Скажи еще, что я странный парень, я это уже сто раз слышал. — Адам усмехнулся печально. — За то, что мы уплыли с твоей дочкой на остров ночью, я прошу у тебя прощения. Можешь меня отлупить. Я никогда бы ее не забрал, если бы знал, что она… не мать явится туда с ружьем… Я не думал, что до такого дойдет. Или нет — вру, думал, конечно, что она меня прикончит. Но не в эту ночь… позже… Что у меня еще есть время пожить. А дочку твою я бы никогда не подверг опасности. Я бы лучше сам погиб.
