Сигна хотела, чтобы Перси оказался здесь и услышал слова отца. Надеялась, что он обрадовался бы, узнав, что Элайджа не подпускал его к семейному делу не из-за ненависти или недоверия. Что причина крылась в любви. Возможно, если бы Перси знал об этом, они смогли бы восстановить трещащие по швам отношения.
Но, судя по реакции Байрона, трудностей было гораздо больше.
– Ты не понимаешь, что станет с твоей репутацией? – спросил он. – Как только ты подпишешь бумаги, она превратится в прах.
– Тогда называй меня блаженным, – развеял опасения Элайджа. – У меня есть все, что нужно. А остальное лишь игра, в которую я больше не желаю играть.
Байрон апатично запустил пальцы в волосы и потянул за прядь.
– Ты, может, больше и не хочешь играть, но не должен навязывать нам свой выбор. Я достаточно зрелый человек, чтобы понимать, чего хочу, и это «Грей».
Они, без сомнения, могли бы спорить об этом до пены у рта. Сигна не слушала, погрузившись в воспоминания о нежности Марджори к Перси. Об обожании и любви в ее глазах, и как легко она уступала ему.
Она могла понять желание Марджори избавиться от Лилиан, как и отравление Блайт. Девушка едва ли вписывалась в представление Марджори об идеальной семье. Но почему заболел Перси?
Не хватало еще одной детали. Последнего кусочка, чтобы наконец решить головоломку.
Сигна. Холод так внезапно скользнул по коже, что она ахнула, хотя никто из братьев этого не заметил, слишком погрязнув в споре. Быстрее. Что-то с Перси.
Сигна тут же подскочила со стула и бросилась к двери. Хоторны внезапно умолкли, и Элайджа окликнул ее:
– Куда ты собралась?
– В комнату Перси! – крикнула в ответ она. Она не обернулась, но слышала, как ножки стульев зачертили по полу, и поняла, что Элайджа и Байрон спешат следом.
Глава 40
Когда Сигна ворвалась в комнату Перси, он стоял у окна с налившимися кровью глазами, вцепившись в подоконник. Настоящее чудо, что он вообще мог стоять, хотя Сигне показалось, что адреналин придавал ему силы.
Она обхватила себя руками, когда завывающий ветер ворвался через открытое окно. Ангел смерти молча устроился позади него, с любопытством наблюдая за происходящим.
– Перси? – позвал Байрон, задыхаясь от поспешного подъема по лестнице. Он опирался на трость, проклиная артрит в колене.
Перси обвел их невидящим взглядом, словно все они были призраками. Его лицо блестело от пота, кожа пожелтела и стала дряблой.
– Сынок, что такое? – спросил Элайджа. – Что случилось?
– На что, черт возьми, он смотрит? – воскликнул Байрон.
Но Сигна ждала ответа не от Перси, она смотрела на Ангела смерти. Я не видел, что произошло, сказал он. Почувствовал здесь присутствие духа, а после зашел проведать Перси и застал его открывающим окно. С тех пор он не сводит с него глаз.
Сигна подошла к кузену и взяла за плечо, направляя прочь от окна обратно в кровать.
– Нужно сейчас же позвать доктора, – начал Байрон, уже направившись к двери, когда Элайджа остановил его.
– Ни один доктор тут не поможет. У него галлюцинации. Уорик! – окликнул он дворецкого, который все время бежал за ними, хотя Сигна даже не заметила его. – Принеси ему чай и что-нибудь съестное.
– Только не чай! – Перси передернулся. Он упал на кровать, его губы потрескались и дрожали.
Сигна навесила над ним льняную простыню, пытаясь отвлечь от окна.
– Что бы там ни было, оно исчезло с рассветом. Будет лучше, если я немного побуду с тобой?
Перси скользил по комнате затравленным взглядом, не в состоянии задержаться на чем-нибудь.
– Я видел ее. – Четко произнес он, и хотя все еще сильно дрожал, уверенность в его словах поразила Сигну. – Маму. Прямо здесь.
Глаза кузена закрылись, и Сигна узнала навалившуюся на него усталость, которую она чувствовала после каждой встречи с духом. Этого оказалось достаточно, чтобы подтвердить ее подозрения, которые ошеломленный Элайджа озвучил шепотом.
– Это была Лилиан. Все так, как я и думал – она здесь, наблюдает за детьми. – Он дрожал, словно лист на ветру.
– Лилиан мертва, Элайджа. – На шее Байрона пульсировала вена. – Это глупости. Просто очередной приступ бреда.
– Нет, это не бред. – В голосе Элайджи не было злости. Он верил, что Лилиан приходила сюда, только это и имело значение. – Моя жена не покинула землю.
Сигне стало бы намного легче, расскажи она, как он прав. Но между миром живых и загробным миром существовала грань, которую не стоило пересекать. Поэтому она просто сказала:
– Возможно, – хотя Элайджа так глубоко погрузился в раздумья, что не обратил внимания на ее слова. Он бросил мимолетный взгляд на сына, убеждаясь, что тот все еще дышит, и поспешил прочь из комнаты, что-то бормоча о жене.
Вероятно, он собрался ее искать. Или решил вернуться к спиртному в надежде найти утешение на дне стакана.
Она обрадовалась, когда Байрон, хмуро посмотрев на Перси, выбрал последовать за братом, возможно, чтобы предостеречь того от очередного безрассудства.
По коже побежал холодок, когда Ангел смерти приблизился к ней.
– Ты уже забрал Лилиан, но возможно ли такое, чтобы умерший остался здесь, на земле? – Сигна жалела Элайджу. Так сильно, что казалось, будто в сердце прожигают дыру.
– Сигна, – заговорил Ангел смерти таким тоном, словно боялся ее спугнуть. – Все живое должно умереть. Так устроен мир.
Но, боже, как же ей хотелось, чтобы все было по-другому. Жизнь казалась такой хрупкой, когда одна за другой рушились у нее на глазах.
– Мне невыносимо больно смотреть на него. – Отчаяние все сильнее охватывало ее. – Все эти люди… Как ты справляешься? Как живешь, оставляя после себя сломленных людей?
Сигна тут же умолкла, ненавидя себя за то, что произнесла это вслух, но Ангел смерти просто обнял ее, положив подбородок ей на голову.
– Человеческая жизнь прекрасна, – сказал он. – Вы, люди… вы чувствуете. Чувствуете так глубоко, что это поглощает вас. Я наблюдал за некоторыми людьми, хотя стоило мне моргнуть, а они уже на пятьдесят, шестьдесят лет старше, и наступало время нашей встречи. Долгое время мне было жаль их из-за коротких жизней. Признаю, с возрастом я стал более черствым. Но также начал восхищаться людьми. Вам отведено так мало времени, поэтому вы должны так глубоко чувствовать. Должны пережить за одну жизнь то, на что мне требуется целая вечность. Когда я вижу людей, похожих на Элайджу, то, вместо того чтобы чувствовать вину за свой поступок, вспоминаю, что он горюет, потому что любил так сильно. И если бы меня не существовало, не будь я Ангелом смерти, он никогда бы не испытал такой любви. Так что лучше? Жить вечно или жить и любить?
