Но, посмотрев на него сейчас, она внезапно ясно увидела, кем он являлся на самом деле – убийцей.
– Ты отравил себя, – прошептала она, рассуждая вслух, пока детали головоломки наконец начали складываться воедино. – Ты знал, что я спасу тебя.
– Я знал лишь, что у тебя еще оставалась доза противоядия. – Его голос прозвучал неожиданно резко. – Я везде искал его, но не мог найти. Нужно было избавиться от него.
– А пожар в библиотеке? – Ее голос надломился. – Ты бы действительно спалил Торн-Гров дотла?
– Конечно, нет, – разозлился он. – Я бы все потушил, спалив пару книг. Я бы стал героем. Но тебе ведь обязательно следовало прийти и испортить даже это.
Сигна словно окаменела, не заметив, что Сайлес сжал ее руку, пока он не наклонился и зашептал ей на ухо. Слова были едва различимы в треске пламени.
– Вы не обязаны разбираться с этим. Я позабочусь о нем. Когда отпущу руку, бегите.
Он разжал руку, но Сигна осталась на месте. Лилиан парила над сыном, из глаз сочились кровавые слезы. Ярость заглушила печаль. Она все сокращала и сокращала расстояние между ними, под ногами таял снег и обугливалась земля.
Сигна опустилась на колени, не в состоянии справиться со злостью, и Лилиан склонилась над ней, в ее взгляде застыли слова извинения, которые она не могла произнести. Дух протянул к ней руки, призывая, но не настаивая, с мольбой в глазах. Мольбой, которую Сигна тут же поняла.
Лилиан собиралась завладеть ею – но только, если она позволит.
Сигне хотелось сказать нет. Хотелось забыть ужасный, пробирающий до костей холод, выжигающий все внутри. Но кто еще даст Лилиан такую возможность? Кто еще сможет?
Она собралась с силами и взяла духа за руку.
Лилиан проникла в нее. Глаза Сигны закатились, когда дух завладел ею. Казалось, что ее выпотрошили. Словно она стала лишь оболочкой самой себя; словно погрузилась в ночной кошмар, не в состоянии двигаться и управлять своим телом.
Почему?
Это была не ее мысль, а Лилиан, сознание которой расширялось и давило на голову. Сигна не могла двигаться. Не могла кричать.
ПОЧЕМУ?
Эта боль напоминала ту, которую она переживала лишь однажды, когда наблюдала за смертью бабушки. Такая боль проникала глубоко в сердце и разрывала душу. Как бы она ни пыталась, не могла скрыться от этого. Она стала оболочкой, которой управляла Лилиан.
– Почему ты это сделал? – выкрикнула она, словно выплевывая слова. Каждый раз, когда она пыталась закрыть рот, губы обжигала боль.
Перси начал.
– Это не твое…
– С тобой говорит не Сигна! – Хотя она произносила слова, но выбирала их Лилиан. Ее тело так безжалостно тряслось от холода, что хотелось броситься в огонь. – А твоя мать.
Перси застыл, его лицо побледнело, грудь вжалась, словно он задержал дыхание.
– Скажи мне правду. – Сигна сомневалась, что произнесла слова вслух, потому что Перси никак не реагировал. – Скажи почему. Чем я заслужила твою ненависть?
Подняв голову и заглянув ей прямо в глаза, Перси ответил:
– Не ты должна была умереть.
Глава 43
– Я хотел убить Марджори, – не задумываясь, ответил он, не выглядя виноватым или раскаивающимся. – Думаешь, люди не узнали бы правду? Да весь город уже шептался о том, что у отца, вероятно, толпа внебрачных детей, бродящих повсюду. Сколько времени, по-твоему, потребовалось бы, чтобы кто-нибудь узнал, что я сын гувернантки?
– Марджори всегда хотела для тебя только самого лучшего, – произнесла Лилиан губами Сигны, надеясь услышать от сына слова оправдания или раскаяния. Но Сигна видела лишь бессердечного юнца, который верил, что она и Сайлес не переживут эту ночь в огне. Поэтому и говорил так открыто.
Сколько раз ее отвергали, но боль от его предательства все равно была невыносимой. Она доверяла ему. Танцевала с ним. Надеялась на него. И что в итоге?
– Если Марджори действительно желала мне лучшей жизни, то никогда не рассказала бы правду. – Гнев Перси только разгорался. Неуемная ярость сквозила в голове. – Нет, она хотела не этого, а стремилась стать ближе. Допусти я подобное, и как скоро ей бы захотелось рассказать об этом другим? Когда бы меня обозвали незаконнорожденным, разрушив будущее? Разве ты не понимаешь? Я должен был защитить себя и семью от позора.
Лилиан мечтала простить сына, и Сигна направила всю волю, чтобы встряхнуть ее и напомнить правду. И хотя дух поначалу сопротивлялся, но Сигна чувствовала, что она понимает, по тому, как ее тело обмякло и плечи опустились, когда Лилиан спросила:
– Тогда почему умерла я?
– Ты скажи мне! – взорвался он. – Я клал белладонну в чайник, который предназначался для Марджори. Но ты выпила тот чай, так ведь? Я ничего не понял, пока ты не заболела, а потом стало слишком поздно. Ты умирала так медленно, что поместье погрузилось в хаос. Поэтому я давал тебе еще ягоды, всегда в чае, чтобы помочь умереть и покончить со страданиями окружающих. Но этого оказалось недостаточно. Я давал их слишком медленно, и твое тело успело приспособиться.
Сигна заметила, что Перси бил озноб от разговора с умершей. Ей захотелось, чтобы этот холод заморозил его. Такая безумная мысль, но прямо сейчас она ненавидела Перси так сильно, что лично взяла бы косу смерти и разрубила его надвое. Он не испытывал угрызений совести. Ни капли сочувствия. Его тон был таким же, как в тот день в аптеке – с холодным расчетом человека, которого заботило лишь то, как его видят другие. Как же быстро человек может попасть в эту ловушку, расставленную обществом.
– А как же Блайт? – Сигна удивилась, когда прозвучали ее собственные слова. Влияние Лилиан ослабевало. Она заметила, что дым вокруг становился все гуще, и различила тень Сайлеса на оголившейся земле рядом с ней. Боже, она вовсе не хотела втягивать его в это.
Перси повернулся к огню.
– Я хотел сделать что-то, чтобы вразумить отца. Он задумал погубить семью. Нужно было сблизиться с ним – я подумал, общие страдания поспособствуют этому. Но с момента твоего приезда, – он бросил на Сигну злобный взгляд, – он сблизился только с ней.
– Поэтому ты заболел, – добавила Сигна. – Не только, чтобы избавиться от противоядия, но потому что думал, что сможешь – что? Напугать отца, чтобы он сохранил клуб? Чтобы отдал тебе его из сочувствия? – Все детали головоломки наконец встали на место.
– Не ожидал, что ты поймешь. – Перси произнес это так легко. Так уверенно, возвращаясь к роли, которую так часто играл в высшем обществе. – Отец отнял все, к чему я стремился, потому что слишком погряз в своем горе, не в состоянии думать о чем-то еще. Я сделал то, что полагалось. Он не оставил мне выбора.
– Ты мог сделать любой выбор, – снова заговорила Лилиан дрожащим от усталости голосом. – Элайджа не подпускал тебя к делу не потому, что ненавидел. А потому, что любил тебя, Перси. Потому что жалел о жизни, проведенной на работе вдали от семьи. И не хотел для тебя той же участи, разве ты не понимаешь?
