— Сразу, как только ты сама сможешь пообещать мне тоже самое.
Бо не отвечает, я поджимаю губы и иду наверх.
Глава 8. Дилан: чёртов Львёнок!
Я спускаюсь на первый этаж и, услышав шум на кухне, иду туда. Мать стоит у раковины, спиной ко мне, и моет посуду. На столе дымится тарелка с омлетом.
Бросаю кожанку на спинку стула и скрещиваю руки на груди:
— Зачем всё это? Иди спать.
Мать вздрагивает от звука моего голоса и неловко мне улыбается через плечо:
— Напугал. Не зарастать же нам в грязи, верно? Садись, поешь.
Отодвигаю стул, сажусь за стол и говорю ровно:
— Наведу порядок на следующих выходных. Иди отдыхай, мам.
Она отключает воду, тянется за полотенцем и подхватывает одну из мокрых тарелок на коврике. Я киваю, беру вилку и вонзаю её в омлет. Что-то случилось, и она хочет об этом поговорить. Это единственное, что может удерживать её на ногах, после двойной смены в больнице.
— Рассказывай, — предлагаю я, проглотив первый кусок омлета.
— Тебя не проведёшь, верно? — вновь неловко улыбается она.
Я не отвечаю, а мать, брякнув тарелкой о тарелку, обхватывает пальцами столешницу тумбы и опускает голову. Спина напряжена. Через мгновение она резко выдыхает и произносит глухо:
— Я виделась с твоим отцом.
Толкаю от себя тарелку и веду шеей:
— Когда?
Мать вздыхает, разворачивается ко мне лицом, но в глаза не смотрит:
— Вчера. Попросил пообедать с ним во время перерыва. В больничной столовой.
— Что он хотел? — сжимаю я зубы.
— Близится окончание его срока, — разглядывает она полотенце, которое теребит в руках. — Впереди новые выборы. У него сильные соперники. И все, как один, семьянины. Он... он считает, что люди будут голосовать в его пользу, если и у него будет семья.
— Ты здесь при чём? Пусть оформляет брак с одной из своих тупых куриц.
— Дилан, — бросает она на меня укоризненный взгляд и снова отводит глаза: — Ему нужны мы. Воссоединение, подтверждающее, что он хороший муж и отец.
— В это поверит лишь законченный идиот.
— Люди не знают его так, как знаем мы, — резонно замечает мать.
— Верно. И как он воспринял твой отказ? — Мать молчит, и я пристальнее вглядываюсь в её лицо: — Ты же ему отказала?
— Дилан... — дрожат её губы, она поднимает лицо к потолку и пытается сдержать слёзы. Через минуту у неё получается, она проходит к столу и садится на стул напротив меня. Порывается взять меня за руку, но быстро вспоминает, что я не терплю такого, и, сжав кулаки, смотрит мне в глаза: — Понимаешь, он намекнул, что в противном случае не станет оплачивать твою учёбу в Гарварде. А я со своей зарплатой... Дилан, я не могу допустить, чтобы ты лишился будущего, которого ты хочешь и заслуживаешь.
Даже во вред себе. Всё ясно.
Встаю из-за стола, подхватываю в руки кожанку и смотрю на мать:
— Позвони ему и скажи, что ты отказываешься.
— Но, Дилан...
— Сегодня же. Поняла?
Мать смотрит на меня ещё полминуты, затем сглатывает и кивает:
— Поняла.
Она отворачивается к окну и обнимает себя руками. В глазах вновь собираются слёзы. Где-то глубоко внутри меня дергается совесть: я вполне способен подойти к ней и ободряюще сжать пальцами её плечо, успокоить, сказать, что сам обо всём позабочусь. Но это был бы уже не я.
Тот бессердечный монстр, которым я являюсь уже очень давно, способен лишь развернуться и уйти. Что я и делаю.
Через пару минут я вывожу из гаража свой байк, закрываю ворота и еду в школу.
Самонадеянный мудак. Считает, что я сам не заработаю на учёбу. Думает, что можно управлять матерью при помощи меня, своих денег. Словно мы могли забыть о том, какое он ничтожество. Мать тоже хороша. Она должна была сразу ему отказать. Бросить ему в лицо своё «нет», как плевок. Чтобы он им умылся и больше даже думать не смел, что без его «великодушных» предложений мы пойдём по миру.
Чёрта с два.
Пусть засунет свои деньги и предвыборную компанию себе же в задницу.
Позволить матери вернуться к нему это не тоже самое, что наступить себе на горло и играть в его грёбанный баскетбол.
Я заезжаю на школьную парковку и рулю байк к своему месту. Мысленно чертыхаюсь. Неугомонная Лейн. Вот какого чёрта? Сказал же доступным для понимания языком.
Девчонка, прижимая к груди какую-то папку, переминается с ноги на ногу у кустов, видит меня и замирает.
Я останавливаю байк недалеко от неё, глушу двигатель и снимаю очки. Оглядываю её с головы до ног. Медленно. Надолго задерживаясь на стройных ножках, которые вполне смогли бы крепко обхватывать мои бёдра. И добиваюсь того, чего хотел: блондинка мило краснеет, возмущённо засопев. Не позволяю ей открыть рта, быстро слезая с байка, и надвигаюсь на неё.
Значит, одного предупреждения тебе мало, глупый и смелый львёнок?
Оттесняю её к кустам, она запинается о бордюр и, падая, всплёскивает одной рукой. За неё я её и ловлю, чтобы дернуть на себя. Надёжно прижимаю девчонку за поясницу к своему телу одной рукой, а пальцами второй ныряю в копну шёлковых волос, чтобы обхватить затылок. Секунду смотрю на приоткрытые губы, в глаза, расширенные от испуга, и прижимаюсь губами к её ушку:
— Я могу быть ненасытным, Львёнок. Грубым, если захочешь. Или же неторопливым и нежным. Я могу быть с тобой, каким пожелаешь. Но только в постели. Одну... или две ночи, если и ты себя хорошо покажешь. — Я отстраняюсь и серьёзно спрашиваю: — Выходит, ты всё же согласна на отель?
О эта полная растерянность на красивом лице и загорающиеся язычки пламени в голубых глазах. Решаю остудить нарастающий пыл Львёнка и отрезаю холодно:
— Со мной только так, если ещё не дошло.
— Просто по-другому ты не пробовал, — вдруг выдыхает она, а растерянность на лице превращается в упрямство. — Но я здесь не за этим, чтобы ты знал.
Отпускаю её, делаю шаг назад и молчаливо предлагаю ей продолжать. Иногда её слова сбивают меня с толка.
Львёнок поправляет волосы, разглаживает несуществующие складки на платье, а затем протягивает мне папку:
— Твой доклад по философии.
Молча перехватываю папку, разворачиваюсь и направляюсь к зданию школы. Но успеваю сделать лишь пару шагов.
— Сегодня в «Кризо»... ты будешь драться. Зачем тебе это, Холд?
— Не смей туда приходить, Лейн, — бросаю себе за плечо и продолжаю движение.
Досадливо морщусь, потому что знаю, что придёт. Придёт и пожалеет о своей глупости. А я и пальцем не пошевелю, чтобы уберечь от того, что её там ждёт. Может, тогда до неё дойдёт, что по-другому не для меня.
