— Значит, посредник, — останавливаюсь я рядом с присевшей на корточки девчонкой. — Так у тебя целый бизнес! Не легальный, правда.
— Ты всегда такой ревнивый, Лейн? — улыбается она, задрав голову. — Или только тогда, когда дело касается моей скромной персоны?
— Да, фантазируй обо мне, как об Отелло, если по необходимости общаешься с другими парнями, — киваю я.
— Ты такой дурак, Лейн, — качая головой, смеётся она. — Мы просто дружим, забыл?
— Так не пойдёт, — не соглашаюсь я. — Три свидания, минимум. Если, я пойму, что ты мне не подходишь, так уж и быть — будем дружить.
Коллинз подхватывает баллончик с чёрной краской и распрямляется, замечает весело:
— Речи о том, подходишь ли мне ты, я так понимаю, не идёт?
— Ты — это дело десятое, — отмахиваюсь я. — Так вот, одно свидание у нас уже было, и я вынужден настаивать на оставшихся двух. Тебе повезёт, если дело выгорит, — выразительно веду я бровями.
Цветочек закатывает глаза и легонько бьёт меня кулаком в плечо:
— Иди ты. — Она встряхивает в руке баллончик и подходит близко к стене: — А теперь заткнись и дай мне поработать. Рисовать огромного козла, жующего травку — дело не простое.
— Чего? — усмехаюсь я.
— В этом доме живёт парень, обидевший мою заказчицу, — с улыбкой в голосе поясняет она.
Я хмыкаю, отхожу к кирпичному зданию и сажусь на подоконник, чтобы наблюдать за орудием мести, в лице моего талантливого Цветочка, обманутой девушки.
И знаете, это завораживает. То, как на чистой стене, сначала появляются контуры, затем они обретают форму, а ещё через некоторое время — объём. Коллинз наносит распыляющиеся штрихи быстро и сосредоточенно. Каждая новая линия выглядит завершённой, не требующий исправлений. Словно девчонка рисует по невидимому трафарету. КелАрт сильно прогадает, если не получит Коллинз в ученицы. Они будут полными идиотами, отказавшись принять её заявку.
— Мы могли бы сходить на пляж, когда ты закончишь, и искупаться в ночном океане, — предлагаю я, устав от молчания. — Купалась хоть раз ночью?
Коллинз смотрит на меня через плечо, чтобы, наверняка, ответить очередной колкостью, но вдруг напрягается и прислушивается к чему-то:
— Ты это слышишь?
— Только шум океана, — хмурюсь я.
— Сюда кто-то едет! — бледнеет её лицо. Она бросает баллончик в коробку, подхватывает её в руки и спешит ко мне: — Давай спрячемся за углом, на всякий...
Я перехватываю из её рук коробку, как раз в тот момент, когда раздаётся сигнал патрульной машины.
— Всем оставаться на местах! — вместе со светом фар бьёт по нам голос из громкоговорителя. — Вы арестованы за порчу имущества!
Похоже, спрятаться за углом не выйдет...
Впрочем, Мелисса делает попытку: хватается за коробку и дергает её в сторону, намекая мне, что нужно бежать, но открывается задняя дверь кафе, и нам преграждает путь плюгавый старичок.
— Офицер! Офицер, это я вам звонил! — вопит он на всю улицу. А затем гаденько улыбается нам: — Чёртовы детишки, только и знаете, как пакостить.
Мы с Коллинз обречённо переглядываемся, а через секунду рядом с нами вырастает толстобрюхий офицер:
— Спасибо за вашу бдительность, мистер Долс. А вы...
— Мазюкала девчонка, а парень, — продолжает ябедничать старик, — ей помогал!
— Хорошо, дальше мы сами, мистер Долс. Ребята, садитесь в машину, вы оба арестованы.
— Вы не добьётесь от нас и слова без нашего адвоката, — заявляю я, усмехнувшись. — И игра в доброго и злого копа с нами не пройдёт, не надейтесь.
Мелисса закатывает глаза, пряча улыбку, а пузатый коп обхватывает своими толстыми пальцами моё плечо:
— Давай, умник, в машину.
— Не называй своего настоящего имени, — шепчу я Цветочку, пока мы направляемся к патрульной машине.
— Спасибо, я в курсе, — хмыкает она в ответ, но через показную браваду, я замечаю, что она всё же волнуется.
В общем, примерно через час нас запирают в разных, но смежных камерах в отделении полиции. До выяснения всех обстоятельств, потому что сами мы говорить отказались.
Я подхожу к разделяющей нас решётке, смотрю, как Коллинз устало опускается на деревянную лавку у стены, и весело замечаю:
— Первое свидание — в церкви, второе — в тюрьме. Боюсь представить, где будет проходить третье.
Мелисса улыбается, но продолжает настаивать на своём:
— У нас не было свиданий, Лейн.
— Почему ты упираешься? — раздражаюсь я, но быстро беру себя в руки. — Нам же здорово вместе, и ты не тратишь ни одной лишней минуты на меня, потому что я придумал, как всё совместить. И не говори, что я тебе не нравлюсь — я не поверю.
Цветочек отворачивается в сторону, тянется пальцами к другой руке, но в следующий миг скрещивает руки на груди и говорит:
— Тоже самое можно спросить у тебя. — Она поворачивается ко мне: — Итак, Лейн, почему упираешься ты?
— Что? — облокачиваюсь я на прутья, глядя на неё исподлобья. — Сомневаешься в моей к тебе симпатии? Так подойди ко мне, и я продемонстрирую её тебе во всех красках, если ты понимаешь о чём я.
— Я просто не понимаю с чего вдруг? Мы никогда раньше не общались, ты вряд ли вообще меня замечал, но однажды появился на автобусной остановке возле моего дома, и как с цепи сорвался.
Я сжимаю пальцами решётку и отворачиваюсь. Цветочек права — вряд ли я её замечал до спора с сестрой. Но не признаваться же ей в этом, правильно?
Я отталкиваюсь от решётки и иду к лавке, давая себе время подумать. Сажусь и упираюсь затылком в стену. Говорю со вздохом:
— Ладно, Коллинз, я скажу тебе правду. Я уже не помню, что нам с сестрой понадобилось в твоём районе, да это и не важно, но я помню, как ты выбежала из дома... Как развивались твои длинные волосы, как стройные ножки путались в длинной юбке, как раскраснелось красивое лицо... И я подумал: чёрт, я же знаю её — она учится в моей школе, и где были раньше мои глаза? — Я поворачиваюсь к Коллинз, ловлю её взгляд и заканчиваю свой щепетильный монолог: — Да, в тот миг я запал на твою внешность, решил к тебе подкатить. Но чем больше я тебя узнаю, тем сильнее ты мне нравишься... Вот и вся история, никаких подводных камней.
Я снова отворачиваюсь, потому что мне не нравится выражение глаз Цветочка.
Она мне верит.
Да, я этого и добивался, но почему-то тошно от того, как легко мне даётся ложь.
Или... мне не нравится то, что солгал я далеко не обо всём?..
Я морщусь, затем хлопаю ладонями по коленкам и вновь смотрю на Мелиссу, отложив размышления или угрызения совести на другой раз:
