И сейчас мы едем на третье свидание, если засчитывать те бредовые два.
Нет, серьёзно, такое мог придумать только Ронни Лейн. Церковь и тюрьма. Надеюсь, он не выдумал что-нибудь в том же духе. Например, кладбище.
Я усмехаюсь:
— Так куда мы едем, Ронни?
Он коротко и лукаво смотрит на меня и вновь игнорирует мой вопрос, задавая свой:
— Ты отправила заявку в КелАрт?
— Да, вчера.
— Отлично. Если тебе интересно моё мнение: они будут полными идиотами, если откажут.
— Считаешь?
— Я уверен, Цветочек.
Я хмыкаю, но внутри отголосками звенит тревога, страх. Я безумно хочу учиться там, где училась моя мама. И против воли переживаю о том, что у меня может ничего не выйти...
Лейн сворачивает машину с Вирджиния-авеню на Кловерфилд-бульвар и вскоре паркуется у тротуара. Заглушает двигатель, открывает бардачок между сидениями и вынимает оттуда ленту плотной ткани. Широко улыбается.
— Не-а, — качаю я головой.
— Не порть сюрприз, Цветочек.
— Я не люблю сюрпризы.
— Так все говорят, а потом радуются. И потом, этот тебе точно понравится. Давай, повернись ко мне затылком.
Я ещё мгновение смотрю в хитрые глаза голубого цвета и сдаюсь: позволяю повязать себе на глаза повязку.
В темноте глаз всё ощущается острей...
Потому я вздрагиваю, когда Ронни пальцами обхватывает мои плечи и притягивает мою спину к своей груди. Дрожу, когда он выдыхает на ухо:
— Доверься мне.
Я порывисто киваю, и тепло его тела исчезает. Я слышу, как он обходит машину, чтобы открыть дверь с моей стороны и взять меня за руку.
Лейн осторожно и долго куда-то меня ведёт. Всё это время мы не перестаём пререкаться на тему разных глупостей. Это немного успокаивает тревогу в груди. Но не заглушает её полностью.
Я волнуюсь. Очень.
И, наконец, мы останавливаемся.
— Пришли, — глухо выдыхает Лейн.
Неужели, тоже волнуется?
Я затаиваю дыхание, когда его пальцы касаются моих обнажённых плеч и скользят вверх. Сдерживаю порыв прижаться спиной к его груди, чтобы почувствовать тепло объятий. С трепетом жду, когда он выдохнет мне на ухо очередную глупость.
Но Лейн поступает ещё хуже.
Он скользит пальцами по шее, обводит ими скулы и зарывается в волосы на затылке.
Безумно приятно...
А затем с моих глаз спадает повязка, только я всё рано ничего не вижу, не в силах поднять веки.
— Ты всё же настроена испортить сюрприз? — тихо смеётся Лейн.
— Нет, — спохватываюсь я и открываю глаза. — Господи, ты шутишь...
Как оказывается, мы стоим среди кустов на берегу небольшого озера, его гладь поблескивает золотом на ярком солнце, но поразительное здесь не это. А то, что на волнах мерно покачивается маленькая деревянная лодочка, наполненная разноцветными цветами, название которых мне не известно.
— Я выяснил, что твоё имя греческого происхождения, — не громко рассказывает Лейн, обнимая меня со спины за талию. — Означает: пчела или медовая. Пчёлы любят цветы, а раз имя греческое, то и цветы оттуда же. Лантана. Эти цветы могут менять окраску, а у одного соцветия может быть несколько оттенков. Если говорить абстрактно, ты для меня такая же яркая и разноцветная, Мелисса.
В груди становится невыносимо горячо, глаза тоже печёт.
Я разворачиваюсь в руках Ронни и бросаюсь ему на шею. Обнимаю крепко-крепко. Вкладывая в эти объятья безграничную благодарность, восторг и изумление, что сейчас испытываю.
То, что он сделал для меня... Это по-настоящему бесценно.
— Спасибо, Ронни, — с комком в горше шепчу я. — Ты не представляешь, как много для меня это значит.
— На это и был расчёт, — как-то сдавленно шутит он.
Я отстраняюсь и, всхлипнув, легонько бью его кулаком в плечо:
— Испортил такой момент, Лейн!
— Какой? — вновь притягивает он меня к себе. — Тот самый, где ты даришь мне свой первый поцелуй?
— Теперь мы этого никогда не узнаем. Вини в этом исключительно самого себя.
— Давай представим, что я не говорил ничего такого? — предлагает он.
— Ты всегда говоришь что-нибудь такое, — ворчу я, пытаясь выбраться из его рук. — Мы просто посмотрим на лодку или всё же прокатимся на ней?
— Второе, — смеясь, кивает Ронни и перехватывает меня за руку. — Дамы вперёд.
Лейн помогает мне забраться в лодку, отвязывает её от колышка в земле и, толкнув наше судёнышко от берега, запрыгивает в него сам. Я цепляюсь за низкие бортики, когда лодка опасно покачивается. Мы смеёмся и садимся напротив друг друга на невысокие перекладины, Ронни подхватывает весла, затем опуская из в воду, я же, широко улыбаясь, — наслаждаюсь невероятным благоуханием и видом цветов.
Лантана.
Объёмные шапочки мелких разноцветных цветочков. Простые и в тоже время безумно милые. Выглядят потрясающе... Обязательно зарисую эту лодку с лантанами себе на память.
Интересно, мама тогда была так же счастлива, как я сейчас?..
Я поднимаю лицо к небу и разглядываю белые, пористые облака, мысленно протягивая руки к родителям, чтобы крепко их обнять.
Затем я смотрю на Ронни. Запоминаю линии его сосредоточенного профиля, изгиб бровей, разрез глаз, полноту губ, твердость подбородка, напряженность шеи и ширину плеч. Ореол солнца, что очерчивает его фигуру, как готовый эскиз для портрета. Если мне получится правильно передать все цвета на обычную бумагу — рисунок будет великолепным.
А затем я ловлю себя на том, что разглядываю его крепкое тело, на котором под белоснежной рубашкой бугрятся мышцы от работы веслами.
Разумеется, Ронни обращает на это внимание. А как иначе?
— Хочешь пощупать? — играет он мускулами. — Могу даже снять рубашку.
— Ты не можешь быть серьёзным дольше двух минут, верно? — сужаю я на него глаза.
Ронни неопределённо качает головой, мол, что есть, то есть, и закидывает весла в лодку. Садится на дно и протягивает руку:
— Иди ко мне, Мелисса?
Щеки опаляет жар, но я перебарываю приступ смущения и обхватываю пальцы Ронни. Он помогает мне сесть в его объятья, в которых мне сразу же становится тепло и уютно, и укладывает подбородок на моё плечо:
— Здесь красиво.
— Очень, — тихо соглашаюсь я.
Некоторое время мы просто молчим, любуясь видом озера и далёкого берега, на котором от ветра качаются верхушки деревьев.
— Расскажи, почему ты решила притворяться? — просит Ронни. — Почему это важно для тебя?
