— Ты — мой подарок, — целую я её в нос и улыбаюсь.
Бонни прячет глаза и вежливо улыбается в ответ, что мне не нравится, а затем вовсе осторожно выбирается из моих рук, чтобы поднять чёртову коробку.
— Вот, — вручает она её мне. — С Днём Рождения, Дилан.
— Выпьешь чего-нибудь?
Мне снова не требуется ответ, я беру Львёнка за руку и веду её к барной стойке. Заказываю для неё её любимый молочно-шоколадный коктейль и ровно интересуюсь:
— Всё в порядке? Хайт сказала тебе что-то неприятное?
— Н-нет, — запинается она, явно волнуясь. — Просто поздоровалась. А что?
— Как бабушка?
— Хорошо, спасибо, — хмурится Лейн. — Отказывается соблюдать пастельный режим, и на все наши с Ро уговоры привычно ворчит о том, что лучше знает, что для неё хорошо, а что плохо.
— Так вот от кого тебе досталось упрямство, — улыбаюсь я.
Она снова делает это: кивает и вежливо улыбается.
Я подхватываю её за талию и усаживаю на барный стул. Встаю близко и ловлю её немного растерянный взгляд:
— Тогда, у меня дома, я сказал что-то такое, что тебе не понравилось. Что именно, Львёнок?
Она смущается и отводит взгляд, тянется пальцами к колечку в вырезе платья на груди. Я ловлю её руку и касаюсь губами запястья, вынуждая вновь посмотреть на меня:
— Что тебя беспокоит, Бонни? Расскажи.
Она испуганно вглядывается в мои глаза, а затем её взгляд туманится от слёз. Мне невыносимо сильно хочется врезать самому себе. На хрена я полез к ней со своими нравоучениями?!
— Кажется, я поняла про какие сказки ты говорил, — шепчет Бонни. — И сейчас я пытаюсь свыкнуться с этим понимаем. Это... немного сложно, прости...
— Сказки? — не понимаю я.
— Знаю, ты посчитаешь это глупостью, — пытается она улыбнуться, стирая с глаз слёзы. — Но мне... мне тяжело осознавать то, что ты не...
Бонни не договаривает, потому что у меня за спиной раздаётся голос отца:
— Сын.
Какого хрена он сюда припёрся?!
— Я занят, — веду я шеей, не оборачиваясь.
— Я тебя освобожу, — бросает он, вставая сбоку от нас с Бонни. Оглядывает её с головы до ног неприязненным взглядом и замечает холодно: — Я здесь как раз для этого.
Я не хотя отстраняюсь от Львёнка, но не выпускаю из пальцев её руку, интересуюсь у отца с тем же холодом в голосе:
— Для чего конкретно?
— Это та самая Бонни Лейн? — пренебрежительно спрашивает он, словно она здесь не сидит. — Повёлся на смазливую мордашку и ладную фигурку? И что тебе мешало просто трахнуть её и забыть?
Львёнок болезненно ахает и от слов этого ублюдка, и от того, что я сильнее сжимаю её пальцы, чтобы не сорваться и не врезать по уродской морде.
— Пошёл вон, — глухо выдыхаю я.
Этот козёл делает шаг ближе и рычит:
— Сын мэра не будет встречаться с дочерью жалкой наркоманки, ясно тебе, щенок? Я не позволю тебе испоганить мою предвыборную компанию! — Он смотрит на дрожащую Бонни и выплёвывает: — Чей это был план? Твой или твоей конченой мамаши? Впрочем, плевать — у вас ничего не выйдет!
— Я не понимаю...
— Что за чушь ты тут несёшь? — оттесняю я его от едва не плачущей Бонни. Внутри закручивается ураган ярости, который я сдерживаю. Пока. — Какой ещё грёбанный план?
— Тебя надули, мой мальчик. Обвели вокруг пальца, чтобы поживиться за мой счёт!
— Если ты сейчас же не скажешь, что конкретно случилось, клянусь, я разобью твою морду на глазах у твоих возможных грёбанных избирателей!
— Её мать, — тычет он пальцем в Бонни, — имела наглость прийти ко мне в офис и шантажировать меня!
— Боже... — совсем бледнеет Бонни, едва не упав со стула.
Я бросаюсь к ней и прижимаю к своей груди, смотрю на отца:
— Бонни здесь не при чём.
— Мне плевать, — шипит он. — Я сказал: ты. Не будешь. Встречаться. С ней!
— А мне плевать на то, что ты сказал.
— Эта мразь собирается пойти к репортёрам и испортить мне репутацию!
— Так заплати ей, или не плати, — рычу я. — Мне всё равно пострадает твоя репутация или нет!
— Ты, мелкий... — дергается он в мою сторону, замахиваясь для удара, но я перехватываю его руку, выкручиваю её ему за спину и бросаю его грудью на стойку.
Те счастливчики, что видят эту сцену, охают.
— Дурная привычка, да, па-па? — холодно насмехаюсь я над его ухом, пока он старчески кряхтит. — Столько раз бил меня, не сдерживаясь, что даже на людях сложно контролировать себя. Напомню: я давно не тот мелкий сопляк, на котором ты мог отвести душу. Я научился драться специально для тебя. Рад? Нет? Впрочем, неважно. Ты сейчас же уберёшься отсюда и сам будешь разгребать свои грёбанные проблемы, ясно?
Я выпускаю его руку из захвата и отталкиваю от себя:
— Спасибо за поздравления, ужасно здорово, что зашёл. Более не задерживаю.
Отец прожигает меня уничтожающим взглядом, оправляет свой щегольский пиджак и высокомерно осматривает притихшую толпу. Раздражённо морщится и бросает, прежде чем уйти:
— Ещё поговорим.
Я лишь хмыкаю и тоже оглядываюсь на народ:
— Не обращайте внимания, главное, что за всё заплачено — продолжайте веселиться.
Толпа нервно смеётся и под действием моего настоятельного взгляда, возвращается к давним разговорам. Или к новым, где нужно обсудить то, что только что случилось.
Но мне плевать.
Я разворачиваюсь к Бонни, на которой нет лица, и заключаю её в объятья.
— Мне так жаль! — тихо плачет она. — Я с ней поговорю, обещаю!
— Глупости, Львёнок, — целую я её в макушку. — Пусть сами разбираются.
— Ужасно стыдно за неё... Как она могла... Дневник, она прочитала мой дневник... Прости меня, Дилан...
— Тебе не за что извиняться.
— Теперь понятно, почему она ничего не украла, пока была в доме одна, — едва слышно продолжает причитать Львёнок. — Как ей вообще такое в голову могло прийти? Что она за человек?..
— Бонни, посмотри на меня, — прошу я, заключая её лицо в ладони, и стираю большими пальцами слёзы с глаз. — Тебе не о чём переживать. Плевать на твою мать и моего отца, ладно?
— Но репортёры...
— Это не наша проблема, слышишь? Ни они, ни мой отец тебя не тронут. Я никому не позволю сделать тебе больно.
— И себе не позволишь? — с какой-то болезненной надеждой в голосе шепчет она.
— В первую очередь, себе, — киваю я.
