— Мел! Мелисса, стой!
Сердце болезненно сжимается от звука его голоса, я смотрю в сторону школы, вижу беспокойство на его лице, и именно это добивает меня окончательно.
Из груди вырываются рыдания.
Я бросаю замок и бегу к автобусной остановке.
— Мел, пожалуйста! Выслушай меня!
Чтобы услышать очередную ложь? Я лучше всех знаю, как это работает!
Я влетаю в подъехавший автобус, цепляюсь в поручень и молю водителя:
— Пожалуйста, езжайте!
— Стой! — в разрез моим словам кричит Ронни.
Очевидно, я выгляжу настолько несчастной, что водитель решает помочь мне, а не бегущему вслед за мной парню.
Двери закрываются, автобус трогается с места.
Звенит металл, когда Ронни врезает кулаком по обивке автобуса, и следом ревёт:
— Открой! Открой двери!
Я вздрагиваю и разворачиваюсь к окну. Лейн бежит за автобусом. Мои щёки обжигают дурные слёзы. Его взгляд не может быть несчастнее моего...
Но если ему больно, хотя бы капельку — это хорошо.
— Мелисса, пожалуйста...
Я качаю головой и, опустившись на сидение, прячу лицо в ладони. Через пару минут я реву, не сдерживаясь.
Почему один человек может делать тебя невероятно счастливой и до ужаса несчастной?.. Кто дал ему это право? Эту способность? Господь?..
Он испытывает нас, Мелисса, это Его обязанность: показать, что такое несчастье, чтобы мы умели быть счастливыми.
Разве я не научилась? После смерти родителей, не научилась? Зачем снова преподавать мне урок?..
Или это вовсе не урок, а наказание? За всю мою ложь?
Заядлая обманщица обманута другим обманщиком — логично и, вполне, в духе Всевышнего, верно?
Не знаю сколько времени проходит, пока я не успокаиваюсь. Минута или час. Да это и не важно. Я выхожу из автобуса, соображаю, где нахожусь, и направляюсь к месту, в котором не была, наверное, сто лет.
На дорогу снова уходит минута или час.
Я забираюсь по вертикальной лестнице на верхушку водонапорной башни, прохожу по узкому балкону к южной стороне сооружения и опускаюсь на горячий от солнца металл, свешивая ноги за ограждение. Закрываю глаза.
Любовь не должна быть жестокой. Если она — не наказание.
Кто-то должен был открыть мне глаза. На саму себя. И почему это не мог быть несносный Ронни Лейн? Я тоже поступаю неправильно с людьми, которых обманываю. С хорошими людьми. Веская ли причина для лжи — нежелание их разочаровывать? Словно вообще возможно быть идеальной. Невозможно.
Себя я тоже обманывала.
Чёрт, точно так же как бывает сладка ложь, правда — болезненна. Она прямолинейна, остра, бескомпромиссна и, порой, ужасно жестока. Но это и есть её суть. А суть лжи — подстраиваться под обстоятельства так, как нам удобно. Она гибка, текуча, извивиста. Как змея. А её яд — чёртова правда.
Я вздыхаю, открываю глаза и долго наблюдаю за движением солнца.
Я нашла причины лгать, у Ронни они тоже были. Глупые, недальновидные и низкие, но всё же. И только ему с ними жить, как мне с моими.
Я снова закрываю глаза, но тут же их распахиваю, потому что слышу чьи-то шаги. Смотрю в их сторону, глупое сердце бешено стучит в груди: оно желает, чтобы это был Он.
Я желаю.
На лице Ронни Лейна появляется облегчение при взгляде на меня, он осматривается и негромко замечает:
— Ты мне не рассказывала об этом месте.
Я хмыкаю и отворачиваюсь:
— Как ты его нашёл?
— Забыла? Я очень сообразительный и упорный.
— Непревзойдённый Ронни Лейн, да.
Ронни усмехается, сокращает оставшееся до меня расстояние и садится рядом. Спрашивает тихо:
— Ненавидишь меня?
— Нет, — честно отвечаю я. — Но хотелось бы.
— Отец Коллинз, — невпопад говорит Лейн. — Я был у тебя дома, после того как оббегал весь город.
— Объездил, скорее.
— Это мелочи.
— Такие же, как споры на людей? — усмехаюсь я.
— Я признался ему, что сделал тебе больно, — глухо произносит Ронни. — И он предположил, что ты можешь быть здесь, потому что часто приходила сюда, после смерти родителей. В моменты, когда тебе было грустно.
— Не знала, что он знает об этом.
— Твой отец очень проницательный. Не зря служит в церкви.
— Ты на что-то намекаешь, Лейн?
— Он увидел, что я раскаиваюсь, потому и помог мне найти тебя.
— Хочешь извиниться за то, что играл чужой жизнью? — грустно улыбаюсь я. — Я же не хотела ничего такого, помнишь? У меня была цель, и я полностью посвящала себя ей. Но тебе было плевать на это, потому что ты хотел выиграть спор. Считаешь такое заслуживает прощения?
— Да, потому что иначе я не узнал бы тебя и не влюбился.
Сердце больно ударяет о рёбра, я хочу как-нибудь съязвить, но необдуманно смотрю в глаза Лейна, и слова застревают в горле колючим комком.
Ему тоже больно, так же сильно, как мне.
— Ты совершил чудовищный поступок, Ронни, — шепчу я.
— Потому что был кретином. Самоуверенным бараном, плевавшим на последствия. Я идиот, Цветочек, знаю. Но я никогда не пожалею о том, что согласился на этот грёбанный спор.
— Не пожалеешь?
— Не-а, не жди, — нагло улыбается он, а в глазах блестят слёзы. — Настоящее кощунство жалеть о том, что в твоей жизни появился человек, с которым ты по-настоящему счастлив. Который тебя понимает, радует, приятно волнует и поддерживает в трудную минуту. С которым ты на одной волне. Об этом я ни за что не пожалею. Но я жалею о том, что сделал тебе больно. Поверишь ты мне или нет, но спор с сестрой перестал для меня существовать, как только я заглянул в твои невероятные глаза. Да, может, я понял это не сразу, в силу своего тугодумия, но это так, Мелисса.
— Я не раз говорила тебе, что ты дурак, — хрипло замечаю я.
— Ты услышала только это? — шмыгнув носом, усмехается он. — Я вообще-то в любви тебе признался.
— Ты... меня любишь?..
— А как ещё могло быть?! — вдруг возмущается он. — Без шансов, Мел. Ты не оставила мне не единого шанса. Ты же потрясающая!
— Ты ставишь это мне в вину? — поражаюсь я.
— Ну не я же виноват в том, что ты такая классная. Это твои улыбка и смех пронзили моё сердце, твоё видение мира запало мне прямо в душу и без твоего сарказма, подколов и голоса я больше не представляю своей жизни. Я не представляю её без тебя, понимаешь ты, нет?
