— Ты лгал мне, Ронни. Как я могу верить тебе теперь?
Лейн берет меня за руку, сжимает мои пальцы и смотрит на меня прямым, честным взглядом, в глубине которого сквозит боль:
— Как я верю тебе, как верю Богу, — или какой другой высшей силе, — что нас свела. Как ты веришь Ему.
— Величина твоего эго поражает, Лейн, — качаю я головой.
— Я серьёзно, Коллинз, — горько усмехается он. — Ты нужна мне.
Я отворачиваюсь и оглядываю тихие окрестности родной Санта-Моники.
Мне требуется время, чтобы решить верить ему или нет.
Я высвобождаю руку из его пальцев и поднимаюсь на ноги, Лейн встаёт вслед за мной, всматривается в меня так, что создаётся впечатление, что от моих дальнейших слов зависит его жизнь. Это напрягает и волнует одновременно.
— Мне нужно всё как следует обдумать, — всё же говорю я. — В одиночестве.
— Хочешь, чтобы я ушёл?
— Да.
— Но...
— Считай, что ты мне должен за то, как мерзко поступил.
Ронни болезненно морщится, словно я его ударила, пару секунд смотрит в сторону, а затем кивает. Но продолжает стоять на месте.
Секунда. Две. Пять.
— Ро...
Я испуганно замолкаю, когда он неожиданно притягивает меня к себе и впивается в мои губы своими. Я чувствую в его поцелуе жадное отчаяние. Чувствую страсть, которая невероятным образом переплетается с ошеломляющей нежностью.
Кажется, я чувствую в этом поцелуе... его любовь.
И свою...
Опять эти проклятые минута или час.
— Это, чтобы тебе лучше думалось, — шепчет мне в губы Ронни.
Мы оба часто дышим, я ощущаю, как барабанит его сердце под моей ладонью наравне с моим собственным. А затем он выпускает меня из рук.
И уходит, не оборачиваясь, о чём я его и попросила.
Вот только я совершенно не помню, зачем это сделала...
Глава 24. Ронни: знания не всегда сила...
— Ты нашёл её? Вы поговорили?
Бонни бросает курицу, с которой возилась, и спешит к раковине, чтобы сполоснуть руки. Я падаю на стул и устало тру глаза:
— Да.
— Как она? — садится напротив меня сестра. — Сумела тебя понять? Простить?
Я вглядываюсь в взволнованное лицо сестры и вспоминаю, как дрожал от слёз её голос, когда она позвонила мне, чтобы сообщить о том, что Мелисса всё знает.
Словами не передать, как я испугался.
А затем автобус, Её лицо в слезах, разочарование и боль во взгляде... Мне казалось, я сдохну от той боли, что испытывал сам.
Я не могу её потерять.
— Надеюсь, что простит, — выдыхаю я.
Я сделаю всё возможное и нет для этого.
Бонни обнимает себя руками и смотрит в окно:
— Мы поступили ужасно, и всё, что нам остаётся — это молить о прощении.
— Грёбанные стервы, — вздыхаю я. — Мне с самого начала не нравилось, что о споре знает столько народа. Даже удивительно, что мы так долго продержались.
— У меня есть ощущение, что у Хайт были личные мотивы для того, чтобы предложить мне Холда... Она словно играет с нами...
— Будь на шаг впереди неё, — предлагаю я. — Расскажи всё Холду сама.
Сестра боязливо передергивается и шепчет:
— Он меня возненавидит...
— Зато не узнает об этом от тупых куриц, болтающих о чём не надо в женском туалете, — усмехаюсь я. Чувствую едкую досаду и качаю головой: — Чёрт, представляю, как Мел было больно узнать обо всём вот так... Бо, будь умнее меня. Будь... умнее Хайт.
— Ты прав, — шепчет она, шмыгнув носом, и поднимается со стула. — Я должна быть смелой, должна быть... — Она идёт к холодильнику, достаёт из него упаковку чернослива, закрывает дверцу и опускает голову. Спина и плечи напряжены. — Я виновата и должна понести наказание, каким бы жестоким оно не было.
— Эй, не будь так строга к себе, Бо.
Бонни прерывисто выдыхает, разворачивается и пытается улыбнуться, направляясь к кухонной тумбе, где её ожидает разделанная курица:
— Я расскажу Дилану. Сразу, как только он вернётся с соревнования.
Я киваю и некоторое время наблюдаю за готовкой сестры. Уборка и готовка — её личные антидепрессанты. Приобретённые во времена жизни с матерью. Примерно в тоже время мы начали бросать друг другу вызовы. Чтобы отвлечься или же хоть капельку чувствовать себя обычными детьми...
Чёрт, кроме всего прочего, мы сами виновники своих бед.
Вот и Хьюго Коллинз так считает.
— Я снова встретил Хьюго, когда искал Мел, — рассказываю я сестре. — Он был готов кубарем спустить меня с лестницы. Не понимаю какого хрена он настолько против наших отношений. Не представлял, что он так сильно меня ненавидит.
— Ненавидит? — хмурится Бо, отправляя фаршированную черносливом курицу в духовку. — В то время... Мне казалось, что он заботится о нас. О тебе. Нет, не могу поверить, что он считает тебя абсолютно плохим.
— О, ты просто не видела его лицо, когда я вышел из дома священника, — усмехаюсь я. — Он едва не рычал, когда припёр меня к стенке.
— Боже... Он тебя ударил?
— Нет, но я уверен, что хотел.
Сестра опирается на тумбу и задумчиво теребит своё колечко на цепочке. Через полминуты её глаза вспыхивают идеей.
— Здесь Ани! — смотрит она на меня во все глаза. — Узнала о том, что недавно случилось с бабушкой и пришла её навестить, они сейчас наверху. Ты мог бы попросить её поговорить с Хьюго, узнать, почему он настроен против ваших с Мелиссой отношений. Раз они дружат, он, наверняка, ей всё расскажет.
— Да уж, без их дружбы, Коллинз не проявлял бы столько внимания к нашим персонам. Но идея хорошая, спасибо, Бо.
Ани Морозов*, ныне Макензи, подопечная Агаты, ставшая ей другом. Благодаря ей семь лет назад наша бабушка задумалась о том, чтобы взять нас с Бо под свою опеку. Поначалу она мне не нравилась, потому что наравне с Агатой угрожала тому привычному складу жизни, что у нас был. Но постепенно я к ней привык, как привык к жизни в доме бабушки.
Не родственница, но и далеко не чужая в этом доме.
— Они с Ником ожидают пополнения в семье, — глухо замечает Бо, и я понимаю, что она вновь думает о беременности матери.
Мы так и не решили, как с этим быть, но меня радует хотя бы то, что Бонни не побежала в трейлерный дом, сломя голову. Окончательно её отвернула от этой мысли весть о том, что мать попыталась шантажировать, чтобы её, самого мэра. Грёбанная идиотка.
— Рад за них, — поднимаюсь я с места и иду к лестничному пролёту, чтобы дождаться будущую мамочку и попросить её об одолжении.
