— Роберт Элджин?
— Да.
— Он ждет вас?
— Да.
— Назовите ваше имя, пожалуйста.
— Лэм.
Клерк повернулся к коммутатору, вставил штекер в гнездо
розетки, подождал, пока загорится свет, и сказал:
— К вам какой-то мистер Лэм. Он говорит, что вы его ждете…
Спасибо.
Он вытащил штекер, снял наушники и сказал:
— Можете подняться, квартира 825.
Лифтер поднял меня наверх, остановил лифт и показал мне
квартиру Элджина.
Дом, как я и предполагал, был шикарным только снаружи.
Внутри же он был нарезан на маленькие квартирки.
Боб Элджин стоял на пороге, на нем был халат, пижама и
выражение крайней усталости на лице. Мне кажется, в жизни своей я не видел
человека, который выглядел бы таким уставшим, это было не утомление, а именно
усталость, абсолютная усталость от себя, от жизни, от работы, от окружения.
К нижней губе его прилипла сигарета, и было такое
впечатление, что мышцы рта не в состоянии ее удержать, — она свободно свисала,
еще больше подчеркивая усталость его черт.
— Вы Лэм? — спросил он.
— Да.
Я протянул ему руку. Он вяло пожал ее.
— Партнер Берты Кул?
— Да.
— Входите.
Я вошел. Квартира состояла из двух комнат. В гостиной стояли
диван, два кресла и стол, на полу лежал сильно потертый ковер, на окнах —
ветхие тюлевые занавеси и на стенах — несколько картин. В приоткрытую дверь
видна была спальня, а из нее — дверь в ванную.
В углу гостиной стояли маленький столик, холодильник и
маленькая электроплитка. Над ними на стене — несколько полок.
В раковине было несколько грязных тарелок. На столе стояли
два стакана. На дне стаканов было примерно по полдюйма воды — очевидно, за ночь
растаяли кубики льда. Пепельницы были переполнены окурками, и, несмотря на
открытое окно, в комнате стоял стойкий запах табака и спиртного. На столе лежал
номер «Вэрайэти» и еще один — на диване. На диване же стопкой лежали воскресные
газеты. По-видимому, Элджин собрался их прочитать сразу же после разговора с
Бертой Кул, но потом почему-то раздумал.
Он был выбрит и причесан. Черные блестящие волосы зачесаны
назад.
— Садитесь, — сказал он. — Чувствуйте себя как дома. У меня
здесь беспорядок. Вчера вечером я немного выпил.
Я кивнул и сел.
Ему было на вид лет пятьдесят. Впалые щеки, широкие скулы,
широко расставленные черные глаза. У него была привычка вскидывать голову и
смотреть на собеседника из-под полуприкрытых век. Это придавало ему особое
выражение безразличия.
— Вы, наверное, работаете допоздна, — сказал я.
— Я возвращаюсь домой под утро. — В голосе его была
безнадежная усталость.
— Я слышал, вы разыгрываете целые спектакли в «Кабаните», —
сказал я.
На лице его появилась гримаса отвращения. Он глубоко
затянулся, пустил две струйки дыма через ноздри и сказал:
— Обыкновенная работа.
— Помещение принадлежит вам?
— Нет. Я его арендую.
— У вас здесь стабильная работа?
— У меня здесь стабильный бизнес. А что, хотите купить этот
притон?
— Нет. Мне просто интересно, как он работает.
— Мы видим одни и те же лица, — сказал Элджин, — в таком
месте, как это, приходится много работать, чтобы создать ему популярность. У
меня, например, есть такой номер: я рассказываю двусмысленный анекдот… Говорю
очень быстро, не жду, пока публика поймет и начнет смеяться. Закончив, я сам
начинаю хихикать. Потом делаю паузу и с удивлением смотрю на молчащую публику…
Зал ложится…
— Особенно женщины? — спросил я.
— …ну просто покатывается со смеху…
— Но первой всегда смеется женщина?
— Да, — согласился он, — женщины очень падки на все эти
двусмысленности, скороговорки. Обычно какая-нибудь вдовица, которая давно уже
знает ответы на все вопросы, вдруг начинает хихикать как ненормальная.
Я останавливаюсь и смотрю на нее с удивлением… За это время
и до остальных доходит, и они начинают хохотать.
А если анекдот совсем непристойный, то всегда найдется
какой-нибудь шумный малый, который загогочет первым. Я не обращаю на него
никакого внимания, продолжаю рассказывать как ни в чем не бывало и
останавливаюсь только тогда, когда начинается общий хохот…
Нужно только правильно рассчитать время. В этом-то и состоит
вся работа. Главное — не делать длинных пауз, чтобы публика не могла
опомниться. Длинная пауза может вызвать шок. Нужно говорить не переставая…
— И тогда они попадаются на удочку?
— Я же вам говорю: они заглатывают крючок моментально. Если
вы говорите женщине что-нибудь рискованное наедине, вы тут же получаете
оплеуху. А здесь, на глазах у всего зала, она хохочет над непристойными
шутками, которые… Какого черта вам от меня нужно?
— Я хотел узнать кое-что об одной женщине.
— О Боже!
— В чем дело?
— Поднять меня в такую рань из-за женщины. Я могу назвать
вам не менее пяти сотен женщин. И еще дать номера их телефонов.
— У вас много знакомых?
— Я знаю каждую шлюху в городе.
— Ну, она, может быть, и не шлюха. Но недавно была в вашем
клубе.
— Как она выглядит?
— Она очень маленького роста, но прекрасно сложена, светлые
волосы, широкие скулы, пухлый рот, карие глаза, во взгляде что-то детское и…
Он сделал движение рукой, ленивое вращательное Движение
кистью, напоминающее плывущего тюленя, вяло перебирающего ластами.
— Знаете такую? — спросил я.
— Да я знаю сотни таких. Они все похожи друг на друга. Вы же
описываете типаж, а не индивидуальность.
— Но у этой — как раз есть индивидуальность.
— К нам приходят сотни таких. Ничем не могу помочь. Придется
вам самому посетить наш притон.
— Но эта — зажигательная девочка, и, уверяю вас, у нее есть
индивидуальность!
— Вы знаете, как ее зовут?
— Люсиль Харт, так она назвала себя.
— Не знаю такую.
— Я думаю, что имя, наверное, ее, а вот фамилия, возможно, и
не ее.
