— Да, я болею, все из-за тебя курвы, — подает голос пьяный отец. — Где деньги?
— Болеешь ты из-за своей пьянки, а я к ней не имею никакого отношения, — зло шиплю я, сама не знаю, откуда у меня столько смелости.
— Если б не ты, у меня в жизни все сложилось бы иначе. Где деньги? — твердит одно и тоже папаша.
— А с какой стати я должна давать вам деньги? — отец резко вскакивает со стула и делает шаг в мою сторону.
— Ты мне жизнью обязана, тварь неблагодарная, — орет отец.
— Ты обязана нас содержать, — подпевает ему мать.
— Как ты с родителями разговариваешь? — вклинивается в разборки Клавдия.
— А разговариваю с ними так, как они того заслуживают, — отвечаю я соседке. — А вы бы лучше о дочери подумали, — не могу промолчать я.
— Моя дочь, че хочу, то и буду с ней делать. Захочу из дома выгоню, захочу на цепь посажу, а захочу в публичный дом продам, — зло скалится Клавдия.
Неужели она серьезно? Мои родители одобрительно заржали и закивали на слова соседки.
— Вот и мне надо было тебя продать, — глубокомысленно отзывается мать.
— Вы здесь совсем до ручки допились? Вы о чем вообще говорите? Что значит продать? — я с ужасом смотрю на этих людей. Людей ли?
— Алиска, мерзавка, а ну иди сюда, — кричит на всю квартиру соседка. А я молюсь, чтобы ребенок не пришел на зов матери, но мои молитвы не были услышаны, и я услышала у себя за спиной робкие шаги девочки.
— Я здесь, мамочка, — пролепетала малышка.
— А ну иди сюда. Ты что уже успела наплести? — женщина хватает девочку за плечо, и я вижу, как тонкие пальцы впиваются в плечико девочке. Соседка резко дергает ребенка на себя, и она как тряпичная кукла, безвольно шагает к матери.
Я не знаю что делать, наверно надо было брать с собой Давида, а не просить ждать меня в машине. Достаю телефон и хочу набрать ему, но вдруг отец, увидев у меня в руках гаджет, резко ударяет по руке и телефон отлетает в сторону.
— Ты что делаешь? — я пораженно уставилась на отца, не понимая причину такого его поведения. Он встал и подбоченись, возвышался надо мной, а я снова стала той маленькой девочкой, которую отец таскал за косу и в итоге приложил головой об шкаф. Я сжалась от страха, а в животе скрутило от ужаса, что сейчас он меня ударит. Сражу же, мелькнула мысль о моей беременности, и том, что мне нельзя подвергать свое здоровье опасности. От своих мыслей меня отвлек скулеж ребенка, Алиса стояла перед матерью, старательно прикрывая голову руками, а женщина ожесточенно хлестала ее по лицу. От того, что ребенок заслонял лицо и голову, мать только зверела, и я увидела, что она начала шарить глазами по кухонному столу в поиске предмета, которым можно было ударить ребенка.
Я резко рванула вперед и схватила ребенка, прижала его к себе, заслоняя. Все это я сделала в мгновение, при этом оттолкнув отца, который преграждал мне путь. Если б он был трезвый, то я б и сдвинуть его не могла, а так он покачнулся и, отступив, не ожидая от меня такой прыти.
Развернув ребенка к входной двери, я подтолкнула ее в нужном направлении и шепнула: «Беги!».
Родители и соседка не ожидали, что я сделаю такой маневр и не успели мне помешать. Мгновение и ребенок скрылся, и я услышала звук хлопнувшей входной двери и только после этого смогла выдохнуть. На какое-то время она в безопасности.
— Ты че творишь, Сашка? — прокаркала соседка.
— Дочь, ты не имеешь право вмешиваться, она воспитывает паршивку, — заявила мне моя собственная мать.
— Бить ребенка это не воспитание! Меня вы тоже воспитывали, когда пьяные приходили и отвешивали пощечины и подзатыльники? — во мне кипит ярость, и чувство собственно сохранения притупляется.
— Да, воспитывали. Ты ж дьяволенок была, не послушная, неуважительная, все время оговаривалась, — изрекла мать.
— Я неуважительная? А кого я должна была уважать? Мать и отца, которые кроме водки не видели радости в жизни? Которые упрекали меня в том, что я появилась на свет? — я кричу и не выбираю слов. Вся ярость и обида, что кипели во мне столько лет, выплеснулись наружу.
— Да как ты разговариваешь с матерью? — возмущается отец и делает шаг в моем направлении.
— А как надо? Я высылаю вам деньги, и вы мне даже слова спасибо не сказали. Да к черту ваше «спасибо», вы относитесь к этому как к должному, будто я вас обеспечивать должна. Вам и пятидесяти еще нет, вы молодые и сами в состоянии себя обеспечить, — слова и мысли путаются, я хочу рассказать, как же сильно хочу быть ими любимой, а говорю про какие-то деньги.
— Да, должна. Ты нас обязана содержать, за то, что мы тебя родили. Все дети содержат родителей, — изрекает отец, который даже наступать на меня перестал, так он был возмущен моими словами. Я понимаю, что они действительно так думают, и я хоть на голову встану, все равно их не переубежу.
— Ничего я вам не должна. Дети родителей содержат, не потому, что те их родили, а потому, что они любят друг друга. А я вашей любви никогда не видела, а вас мне любить не за что, — чувствую, как по щекам текут слезу. Все же болезненная тема заставила меня разревется. — Вы из меня урода эмоционального сделали, я людям не верю, я отношения построить не могу, потому, что не могу поверить, что меня может кто-то любить.
— Ты выражения-то выбирай, когда с отцом разговариваешь, — накинулась на меня мать и с силой толкнула в грудь, от чего я налетела на стул, который зацепила ногой, и повалилась назад.
— А я их и выбрала. Вы нелюди, у вас на глазах ребенка избивают, а вы и ухом не ведете, — вытираю слезы и пытаюсь встать на ноги.
— Да, что ей станется, — пренебрежительно слышу я замечание соседки. — Ну, нахлестала ее по щекам и что? Даже синяков не останется, ты думаешь, я не знаю, как надо это бить, — Клавдия злорадно засмеялась, а у меня от ужаса побежали мурашки по спине.
— И как же? — вопрос сам вырывается, не успеваю я подумать даже.
— А вот узнаешь, когда я эту тварь найду, а я найду. Хотя, что ее искать, она сама явится домой, как жрать захочет, так и приползет, как миленькая. А тогда уж я ее отхожу, как следует, у меня для этого дела ремень хороший есть, она неделю потом сидеть не сможет, — Клавдия видела ужас на моем лице, и смаковала каждое слово, будто оно приносило ей удовольствие.
— Да как вы можете это же ваш ребенок, — я с ужасом смотрела на этого монстра. Да, мои родители и рядом не стояли с ней, в извращенности наказаний.
— Вот именно, мой ребенок, поняла? Мой! Что хочу, то и буду с ней делать, и никто мне не помешает! Захочу на вокзал оправлю попрошайничать, а захочу вообще прибью и в лесочке прикопаю, а всем скажу, что сбежала мерзавка, и ничегошеньки мне за это не будет, — у меня мелькнула мысль, что у женщины уже белая горячка, раз она думает, что живой человек, пусть и ребенок, это ее собственность, и ее никто не сможет остановить.
