– Пойду на них шикну.
– Да сиди ты!
– Так ведь Самата разбудят.
– Ничего. Чай, не прынс. Он и так весь день почивать изволит.
Обвалянные в муке караси отправляются на раскаленную сковородку. Пахнет уже не кровью, а вполне себе вкусно. Я ж не ела ничего целый день.
– Что думаешь делать?
– Попытаюсь продать несколько картин. Перед Новым годом обычно хорошо берут.
– Да я не про долг!
– А про что?
Нет, как же все-таки вкусно пахнет!
– Про Савву.
Я нервно передергиваю плечами. На этот счет никакого плана у меня нет. Просто потому что я не думала, что этот самый план мне когда-то понадобится.
– Планирую перекантоваться у тебя.
– Грандиозно! То есть ты с концами переезжаешь? Вот так Самат обрадуется!
– Ну почему сразу переезжаю? – удивляюсь. – Ты же не думаешь, что Савва станет меня преследовать? – широко распахиваю глаза.
– Почему нет? Смотря что ему от тебя надо.
Люська глядит так въедливо, что я не выдерживаю и отвожу глаза. А ко всему, возможно, даже немного краснею. Всегда моя кожа была такой. Чуть что – я расцветаю, как майская роза.
– Ну-ка, ну-ка, посмотри на меня!
Пахнущая рыбой рука касается моего подбородка. Я уворачиваюсь, с трудом скрывая свое отвращение.
– Люсь, ну что ты со мной как с ребенком, правда?
– А ты не ребенок?
– Мне скоро тридцатка стукнет!
– В твоем случае это ничего не меняет. Ты не от мира сего.
Расстроенно шмыгаю носом. Я была бы рада что-то Люське возразить, но против правды, как говорится, не попрешь.
– Не знаю, может, уехать куда? – на первый взгляд эта мысль кажется мне ужасно заманчивой.
– Куда, например? – Люська тоже как будто прониклась.
– Не знаю. В какой-нибудь город поменьше. Там некому будет нас донимать. Я ужасно устала от этого. Думала, пройдет время, и все устаканится. Но уже позади полгода, и все никак. А еще Ромка…
– А он что?
– В школе как-то пронюхали, чей он сын. И теперь буллят его по полной. Называют… – понижаю голос до шепота. – Господи, я даже повторять этого не хочу!
Люся вываливает на тарелку рыбу со сковороды и бухает передо мной.
– Ешь! А чтобы куда-то переезжать, надо иметь сбережения. У тебя есть какая-нибудь заначка?
– Да откуда, господи?
– Ну, а куда ты тогда поедешь? Сама посуди – это квартиру снять надо, раз. Деньжата на первое время, два…
– Дальше можешь не перечислять. Я все поняла. – Отламываю большой кусок рыбы, отправляю в рот, но аппетита как не бывало.
– И тут мы снова возвращаемся к Савве.
Я закашливаюсь, подавившись:
– А он здесь при чем?
– При том. Он вам родня? Родня! К тому же, учитывая, что они с Толиком совсем не похожи внешне, есть шанс, что и внутри Савва не такой гнилой.
На слове «родня» я опять краснею. И чтобы это не было так заметно, отворачиваюсь к окну. А за окном он… Стоит у огромного внедорожника, повернувшись к лесу передом, а к нам с Люськой, вестимо, задом. Скольжу обеспокоенным взглядом по его богатырской спине. В зимнем распахнутом настежь пуховике он кажется еще больше, чем я запомнила.
– Я его не знаю совсем. Но в семье именно Савва всегда слыл паршивой овцой.
– Учитывая, какой придурочной оказалась поповская семейка – это скорей комплимент. К тому же, знаешь, как у нас говорят? С паршивой овцы хоть шерсти клок! Погляди!
– Ну и чего я здесь не видела?
– Тачку видишь? Парень-то он, похоже, небедный.
Тут я ничего сказать не могу. Про Савву в семье говорили мало. И никогда – в положительном ключе. Знаю только, что в двадцать он загремел на нары, провел там два года, вышел по УДО, а после осел где-то на севере. К нам он заезжал всего пару раз. И об этом… короче, об этом я как раз и не люблю вспоминать.
– Даже если так. Что это меняет?
– Что меняет? Ты совсем того? Он тебе может помочь!
– Зачем бы он стал это делать?
– Ник, ты совсем дура?
– Почему дура?! – возмущаюсь. – Мы чужие люди!
– Вы, может, и так, а Ромка?
Меня охватывает ужас. Кажется, Люська разгадала секрет, который я ношу в себе долгие годы.
– А что Ромка? – сиплю я, с трудом справляясь со спазмом, перехватившим горло.
– Ну, он же ему племянник! Думаешь, Савва бросит его на произвол судьбы?
Племянник! Я зажмуриваюсь. От облегчения кровь устремляется прочь из головы, и та немного кружится.
– Да он его и не видел ни разу, – мямлю я, уткнувшись в тарелку.
– Все равно. Кровь – не водица.
– Фу, не повторяй эту поговорку. Она мне об Анатолии напоминает, – передергиваю плечами.
– Воспитание тоже играет немаловажную роль, – идет на попятный Люська. – Твой Роман – отличный парень.
– Скажи это его одноклассникам.
– Дети жестокие.
– Да уж, кому как не мне это знать? Знаешь, мы, наверное, пойдем… Ромка! Роман… Собирайся.
– А если Савва опять к тебе сунется?
– Ты сама сказала, что к тебе переехать не получится, – с трудом выдавливаю из себя шутку. – Спасибо, что выручила. И за ужин тоже.
– Пустяки. Слушай, может, ты бы Романа перевела в другую школу?
Я складываю руки на животе. Прислоняюсь спиной к холодильнику:
– А что это даст? Там тоже вскорости узнают, чей он родственник. И дальше что? Опять переходить в другую школу?
– Ну, Толик. Ну, скотина! Всем жизнь испортил…
Я сглатываю. У меня нет никаких сил снова и снова возвращаться к этому. Хватит уже того, что я одиннадцать лет жила с человеком, которого не знала. Я подвергала риску собственного ребенка, я… Нет. Нет, не нужно. Не то опять не усну.
Ромка выбегает из комнаты. Я вымученно улыбаюсь. Подаю ему курточку, ласково веду по темным, совсем не таким, как у меня, волосам. Перевожу взгляд на затаившуюся за дверью Иришку. Та тоже совершенно не похожа на мать. Скромница и стесняшка. Помигиваю ей напоследок, сторонюсь, позволяя Люське открыть дверь. Теперь, когда страх схлынул, я в жизни не разберусь во всех этих засовах. Прощаюсь с Люськой взмахом руки. Дверь захлопывается. Мы с Ромкой торопливо поднимаемся к себе, гремя ключами, я открываю дверь. Пропускаю сына в притихшую квартиру, сгружаю мольберт и замираю, как кролик, услышав за спиной негромкое:
– Добрый вечер.
