Фраерман зашёл сбоку, внимательно всмотрелся в застывшее лицо.
– Шеф, вы как?.. Своё имя можете вспомнить? И дорогу к дому?
Смотрит, как на безнадёжного инсультника, я ответил сиплым голосом:
– Скажи ещё, что пролежал в коме тысячу лет и вообще мы на другой планете.
Анатолий подхватил довольно:
– Ну а как же!.. Мы в бункере. После ядерной войны на Земле погибли даже тараканы. Шеф, вам нужно полежать, ни о чём особенном не думайте, а то мозг может загематомиться, хотя антикоугулянтов вам вкатили две лошадиные дозы…
Я пробормотал:
– Зачем?
Страйдер сказал с другой стороны кресла:
– У Фауста рука дрогнула, срезал половину мозга, пришлось выбросить, но вы же администратор, кто заметит?.. Да всё в порядке, шеф, просто перестраховываемся. Всё под контролем. Минут через двадцать ваши нейроны начнут нащупывать искусственные синапсы, интересоваться, откуда такие умные взялись в их квартире и что умеют делать… Вы как?
– Осваиваюсь, – ответил я сиплым голосом, – мысли пока читать не могу, не дёргайся.
Анатолий вздохнул с облегчением.
– Слава богу! А то уже струсил, что дознаетесь, как я вчера ваш кофе спёр прямо с вашего стола. Правда, не директорского, на такое не рискнул бы, за это расстрел, но вы же по совместительству и глава проекта?
– Сейчас не читаю, – сообщил я, – но через пару месяцев, когда подоспеет прототип четвёртого…
Он сказал с бледной улыбкой:
– В этики уйти, что ли, пока не расстреляли?
– Поздно, – сказал я роковым голосом, – а с этиками разберёмся по законам революционной бдительности.
Он начал отстёгивать зажимы, сперва те, что стальными обручами обхватывают корпус и руки, а в конце отщёлкнул половинки сферы, что зажимают голову с двух сторон так, что не мог даже облизать пересохшие губы.
– Если вертится-кружится шар голубой, посидите, побуддиствуйте.
– В порядке, – сообщил я. – Даже лучше, чем в прошлый раз.
– Стараемся, – сказал он довольно. – Да и вы уже закалённый ветеран. Что-нибудь чувствуете?..
– Не сразу же, – возразил я.
– Да знаю, сперва должны связи установиться, но а вдруг?.. Вы же директор! У директора и физиология директорская. Есть же особая докторская колбаса?
– Директорской нет, – сказал я с некоторым сомнением. – Ну-ка пора вставать.
Я поднялся на ноги, чуть шатнуло, Анатолий и Фауст тут же подхватили под руки.
– Всё-всё, – сказал я. – В порядке… Странно только…
– Что, шеф?
– Насквозь вас вижу, – сказал я со злорадством. – Ага, струхнули?.. А со следующим чипом в самом деле будете двумя жуками на моей императорской ладони.
Мелькнула мысль, что хоть и знаем по мышам, чего ждать, но это в самом деле шеломит, когда могу видеть с такой чёткостью… и вроде бы цветовая гамма расширилась… А эти новые странные цвета, видимо, инфракрасный и ультрафиолет…
– Шеф?
– Возвращайтесь к работе, – велел я. – К концу дня сообщу, есть ли побочки.
– Долговременные, – подсказал Фауст очень серьёзным голосом.
– Долговременных ждать некогда, – возразил я. – Вон даже лекарства выбрасывают на рынок без минимальных сроков испытания. Не мы, так нас. Всё, по местам!
– Подготовиться всей первой группе? – спросил Фауст.
– Погоди, – сказал я. – Проверим, всё ли со мной… как ожидалось.
Кшися уставилась испуганными глазами, будто возвращаюсь в образе страшного динозавра, а я автоматически отметил, что ещё с порога обширной приёмной заметил мелкую сеточку едва-едва намечающихся морщинок у глаз, ярче вчерашнего прочерченные носогубные складки.
– Сиди-сиди, – сказал я отечески. – Всё в порядке. Это так, мелочь… Просто апгрейд. Из обезьяны в человека.
Она вздохнула с облегчением, но всё ещё трусливо, а в глазах невысказанное желание простого человека, что хорошо бы и остановиться, посидеть на травке на обочине дороги, пока другие проносятся на большой скорости на работу и обратно, но отдыхать тоже надо.
Надо, подумал я с сочувствием. Но те, кто пронёсся мимо, могут и закрыть перед нами дверь в завтрашний мир, как только отыщут ключ.
Так что останавливаться нельзя, нельзя, хотя иногда и хочется до свинячьего писка.
В кабинете сел в своё директорское, закрыл глаза. Сквозь опущенные веки сперва увидел радугу, плотную и мохнатую, по краям за красным и фиолетовым ещё цвета, вот как, оказывается, видят инфракрасный и ультрафиолет всякие там пчёлы и тараканы.
Ежевика, стараясь двигаться неслышно, вошла в кабинет и остановилась у двери, но я увидел её в момент, когда она ещё только взялась за ручку с той стороны двери.
– Спасибо, – произнёс я, прислушиваясь к чуть изменившемуся голосу, вроде бы добавилось обертонов, – что не торчала там и не держала меня за руку.
– Потому и пряталась, шеф. Но сейчас вы…
Я ответил честно:
– Справляюсь. Зрение всё ещё улучшается. Даже страшно, на каком пределе остановится. Цветопередача… гм… пусть бы осталась такой хотя бы для бытовых нужд. Не так уж и необходимо человеку различать оттенки ультрафиолета.
Она спросила тихо:
– А звуки?
– Пока на том же уровне, – ответил я. – Фауст уверяет, к слуховым каналам нейроны прорастут не раньше, чем через неделю.
– Значит, будете слышать шёпот даже из соседней комнаты?
Я двинул плечами.
– Не знаю. Не так уж и нужно всё это. Аппаратура справляется лучше, а зачем хозяину перехватывать работу слуг?.. Задача нейролинка установить связь с другими людьми! Даже, если те на другой стороне планеты.
Она сказала серьёзно:
– Меня включат в первую группу?
– Будешь одной из первых, – пообещал я и пояснил неуклюже: – Женщины легче переносят вторжение в мозг.
Она ответила вежливо:
– Вы правы, у женщин мозг примитивнее, почти как у пресмыкающихся… Шеф, не дёргайтесь, а то подумаю, что вам повредили чувство юмора!.. Природа готовила нас к трудным родам, потому операции переносим легче мужчин. Вечером увидимся?
– Надеюсь, – ответил я. – Свари борщ к моему приходу.
Она вскинула брови.
– А что это? Ладно, погуглю.
Мои нейроны оказались достаточно любопытными и дружелюбными, сравнительно быстро установили связи с искусственными.
Анатолий с самым серьёзным видом уверяет, что скорость и полнота общения зависят ещё и от характера человека. Если дружелюбен, то так вплоть до составляющих его атомов, а если обозлён, то и кровяные тельца тоже злые и недружелюбные. Преподносит всё настолько весомо и аргументированно, что уже и я готов поверить в его ретроказуальность.
