Брызги водопада скрывали слезы Цзяня, пока Тайши лезла на верхушку утеса, крепко держа его за рубашку. Голова у юноши мотнулась, когда она взвалила его на каменный утес и потащила к устью водопада.
— Мне холодно, — шепнул он, стуча зубами.
Тайши уложила Цзяня наземь и прижалась ухом к груди.
— Я не намерена терять тебя сейчас, мальчик, раз уж я влезла в такие неприятности. Сейчас будет больно… — И она два раза резко нажала ему на шею и один раз на виски.
Цзянь потерял сознание.
Он не знал, сколько пролежал без памяти: несколько секунд или несколько часов. Открыв глаза, Цзянь увидел прямо над собой играющих в ночном небе Принца и Принцессу. Он весь вымок. Тайши, нависшая над ним, тоже.
Цзянь сел, открыл рот, и его тут же стошнило, судя по ощущениям, половиной реки. Пока он боролся за воздух, тело еще несколько раз скрутила судорога. Отчего-то оно не могло вытолкнуть из легких всю воду, и юноша начал захлебываться. Тайши перевернула его на бок. Она несколько раз похлопала Цзяня по спине, и он наконец выплюнул вторую половину реки.
Цзянь лег на спину. Ему понадобилось некоторое время, чтобы вновь посмотреть на Тайши.
— Мне нехорошо. Почему-то все тело немеет.
Она еще несколько раз нажала на нужные точки.
Цзянь сплюнул нечто черное.
— Что со мной такое?
— Негодяй Луда отравил твою кровь. Я замедлила действие удара, но надолго этих мер не хватит. Здесь я ничего не могу поделать.
— И что же со мной такое? — спросил Цзянь.
Вид у Тайши впервые сделался усталый и обреченный. Она беспомощно покачала головой.
— Прости, мальчик. Но ты умираешь.
Глава 9. Душа Хана
Сали ехала еще четыре дня. Днем она дремала, не сходя с лошади и позволяя своей смышленой савраске самой пробираться по неровным тропкам; девушка останавливалась ночью лишь на несколько часов, чтобы дать кобыле отдохнуть. Путешествовать в темноте было опасно. Густой полог листвы и стеблей заслонял свет Небесного семейства, погружая лес в непроглядный мрак. Но Сали старалась не терять бдительности всю ночь, внимательно глядя под ноги.
Даже днем тени и ямы подстерегали на каждом шагу. Кобыла несколько раз чуть не сломала ногу, а однажды они едва не утонули вместе, когда Сали направила ее прямо в промоину и обоих подхватило подводное течение.
Сали не нужно было забираться выше полога листвы, чтобы видеть звезды: Зов Хана служил надежным компасом. Чем ближе она подбиралась к месту, где покоилась его душа, тем сильнее становился Зов. Она всем телом чувствовала эту тягу. Последние несколько часов ей было труднее дышать — вдохи сделались мелкими и будто через силу. Сали пришлось стиснуть зубы, чтобы они не стучали. Желание совершить Возвращение поглощало ее. Сали лишь усилием воли держалась на ногах и двигалась вперед — шаг за шагом.
Верхушки зазубренных черных шпилей Шакры стали видны над зарослями вечером третьего дня, прежде чем сумерки успели превратить городские постройки в скрюченные силуэты. Сали не обращала внимания на боль в спине и в ногах; и она, и кобыла брели вперед, повинуясь только инстинкту.
На рассвете четвертого дня у Сали уходили все силы на то, чтобы держаться в седле. Было бы унизительно умереть, свалившись с лошади, в нескольких часах пути от места назначения. Не говоря уж о том, сколько трудностей будет у шаманов, потерявших часть души Хана. Сали продолжала бездумно двигаться в том направлении, которое указывало биение в ее груди. Ей мерещились слабый свист и шипение, знакомый рев и лязг кузниц, утренние песнопения. Сали измучилась и была на грани бреда, она так отупела, что уже ничего не замечала. Этот шум казался ей эхом воспоминаний.
И потому она так легко попалась.
Только что она, согнувшись, сидела в седле — а в следующее мгновение ее окружил десяток одетых в черное воинов с мечами и высокими щитами. На лицах у них были татуировки, обозначавшие количество убитых.
— Назовись, — приказал один из них.
Это были так называемые Копья Башен — или Стерегущие Копья — личная армия шаманов, набранная из катуанцев всех племен. Главным качеством для них считались не столько боевые умения, сколько пылкая вера. Невзирая на свое название, Копья Башен никогда не пользовались копьями («Да и в башнях не сидели», — подумала Сали).
Она безразлично взглянула на них.
— Вовремя же вы меня нашли. Я чуть не свалилась вам на голову.
— Это Бросок Гадюки!
И не какой-то, а тот самый — первая среди семнадцати Бросков Гадюки. Впрочем, этот вопрос оставался спорным.
Командир отряда, узнавший Сали, отсалютовал, приложив кулак к груди.
— Ты почтила нас своим Возвращением, Воля Хана.
Остальные Копья Башен упали на колени.
Сали помнила, что значило ее положение для этих воинов, особенно в Шакре. Она постаралась сесть прямее и не казаться развалиной, как бы скверно она себя ни чувствовала.
— Я вернулась ради Перерождения, — произнесла она. — Ведите меня.
Командир подал знак своему отряду, и они выстроились вокруг нее, как почетный караул. Катуанские воины придавали мало значения подобным знакам внимания. Стражи требовались лишь тем, кто не мог сам себя защитить. Наличие охраны означало, что человек либо слаб, либо так важен, что обычаем решили пренебречь ради общего блага. К Сали относилось и то и другое.
Стражи провели ее сквозь заросли травы, которая пожелтела, как после засухи. Это было невозможно, учитывая время года. И тут Сали поняла, почему трава кажется больной.
Растительность вокруг была смята гусеницами, испорчена длительным воздействием городских испарений, угнетена близостью людей.
— С каких пор мы оказались прикованы к земле? — пробормотала она.
Ответ Сали получила пару мгновений спустя. Они миновали еще несколько травяных куп, и она увидела огромный лагерь беженцев. Сали была потрясена. Перед ней тянулось целое поле срубленной и истоптанной травы. Его усеивали десятки костров. Люди жили в убогих шалашах и хижинах, которые беспорядочно лепились друг к другу. Одни теснились у огня. Другие бесцельно и уныло сидели на земле — обессилевшие, с загнанным взглядом. Кучка босых и полуголых ребятишек играла в ручье. В воде плавал мусор. Море под ногами, должно быть, стонало от тяжести и горя.
Сали пришла в ярость.
— Огонь касается земли. Это святотатство.
Командир покачал головой. Ему тоже было неловко.
— Шаманы сделали некоторые послабления, чтобы облегчить людские тяготы.
Сали закрыла глаза. Прямо у нее на глазах происходило с полдесятка святотатственных действий. Видимо, дела и впрямь обстояли скверно, если шаманы смягчились. Тем не менее — вне зависимости от обстоятельств — это было неприемлемо.
