— Милые други мои, человеки добрые, свободные… да, свободные… хотя, милые люди, тучки на небе и те не свободны: их гонит ветер, журавли летят — вожак впереди: не свободны; звезды блестят на небе, да вот поднялся начальник — солнце — и где их свет? Полагаю я, что один Бог на небе свободен, да еще мы, свободные человеки Зеленого Рая… Ха-ха-ха-ха!
Какой-то пронзительный, глумливый хохот вырвался из его рта, и тонкие губы забились, точно оторвавшись от своих мест. Вздернув кверху свои костлявые плечи, так что они поднялись до ушей, он вдруг закричал:
— Овцы своевольные, человеки жалкие и смеха достойные, твари, дыхание которых в ноздрях, как вы можете одни быть свободными, когда и ветры не свободны, и пчелы имеют царицу — матку… Да покроет язва меня, и сведет судорогой руки и ноги мои, если не великий грех это говорить: мы свободны, и если Господь на всех свободных на земле не опускает с неба огненные бичи. Слушайте же, голубчики, человеки свободные, что было, как услышал я слова с неба… Напал на меня великий трепет и не помню, как уже я поволочил ноги и открыл двери дома родителя моего… Как только вошел, великое сияние ослепило меня, так что не мог видеть стоящего в комнате… а он стоял, сияя, как звезда в небе, и от слов, которые он говорил, подымалась как бы буря, так что волосы вздымались на голове моей…
Когда же виденье развеялось, увидел я старца Демьяна, лежащего на полу, как труп… Долго не мог говорить родитель мой, и когда наконец раскрылись уста его, он стал говорить как бы в наитии небесных сил. И сказал он мне, что Бог давно посещает его и открывает ему Свою волю, и воля эта такая: не должны люди обращаться с молитвой прямо к Небесному Отцу, ибо сие есть великая гордость, а должны попросить о своих нуждах Его ангелов и Его чудотворцев. Тогда я воскликнул в великом огорчении: «Как же мы можем молиться ангелам, когда мы их не видим, и чудотворцам, когда у нас их нет?». «Молчи, безумный сын, — громко ответил мне старец. — Бог, Который является мне, открыл перед мною завесу неба, и ангелы спускались ко мне, и я видел великого чудотворца». — «Родитель милый, — воскликнул я тогда в великом ужасе, — к нам подходит некто сияющий», — я воскликнул так, потому что в дверь, которая сама раскрылась, как от ветра, входил, окруженный огненным столпом, некто шестикрылый, с глазами, как звезды и с лицом, как белое облако… Старец упал в трепете на колени, воскликнув: «О, чудотворец великий Лай-Лай-Обдулай, что еще Господь через тебя изрекает слабому пастуху безумного стада?» — «Чтобы овцы твои обращались с просьбами к ангелам и моему чудотворному изображению, которое я спустил с небес под Дерево совещания… От сего времени он — вам бог — к нему и обращайтесь с ходатайствами к Богу — Саваофу, и вот вам законы, которые ты должен объявить на заре своему народу, а вот и жезл — в знак твоей власти». И увидели мы, что из руки небожителя, шелестя и развеваясь, опустился в руку старца пергамент с писанными законами, и еще увидали жезл, упавший, как молния, к ногам моего родителя с великим шумом, и видение рассеялось. Долго я беседовал со старцем, а потом позвал Петра и Василия и отправились мы под Дерево совещания, и вот видим — бог Лай-Лай-Обдулай. Братец мой Петр смотрит на бога и говорит: «Я не верю ему», равно и Василий так же сказал: «Я не верю ему», и вот, други мои милые, что произошло: бог во гневе своем засвистал и захохотал, раскрылось чрево его, и вот выскочили два беса и больно постегали как Петра, так равно и Василия. Любезные братцы мои, покажите ваши плечи с красными полосами от ударов бесов, чтобы и самые вольнодумные в Зеленом Раю не посмели бы сказать: «Не верим мы…»
Парамон повернулся своим искривленным телом к братьям, и последние быстро исполнили его желание: обнажившись до пояса, оба они стали поворачиваться в разные стороны, показывая свои исхлещенные чем-то плечи и спину.
— Человеки милые, смотрите, до крови исхлестали нас бесы, — проговорил Петр.
Василий же, стоя с нахмуренными бровями и гордо выпрямившись своей величавой фигурой, поднял руку над головой и голосом, в котором звучала власть, сказал:
— Вы, вольнодумные и непокорные люди, трепещите теперь: будут у вас начальники и будут власти…
— Дырявая твоя голова, — быстро шепнул Парамон Василию, но было уже поздно: толпа, с наивными лицами слушавшая смелое вранье Парамона о чуде, при словах Василия сразу пришла в волнение, и от одного конца в другой прошел гул голосов:
— Что он там врет!.. Какие начальники и власти! В свободном Раю начальник — лютый враг… Други, нас обманывают и, пожалуй, невольниками сделают нас…
Волнуясь и выкрикивая в разных фразах свое негодование, толпа стала постепенно приближаться к дереву и неизвестно, чем бы все это окончилось, если бы Парамон не закричал, делая поклоны почти до земли:
— Товарищи, друзья, свободные, как вольные журавли, человеки!
— Ага, опять свободные!..
— Да, он сказал, что мы вольные журавли…
— Хороший человек этот Парамон…
— Он нам все кланяется…
И голоса закричали:
— Довольно, довольно кланяться, милый Парамон! Ты самый добрейший!
Парамон продолжал кланяться, опираясь одной рукой о палку, подымая свои ужасные плечи, и с каждым поклоном почти прикасаясь головой к земле. Вдруг, перестав кланяться и выставив свою безобразную ступню, он с ласковостью в лице невинно проговорил:
— Добрые други мои, а ведь вы и забыли про законы-то, которые Господь спустил нам с небес…
Толпа замерла, и снова воцарилось мертвое молчание, потому что это были слова, которые положительно не могли вместить в себя слушатели. С недоумевающими лицами они смотрели на оратора, а последний опять с невинным видом воскликнул:
— Что ж, друзья, послушаем, какие законы такие Сам Господь приказал ангелам начертать для нас…
И, не давая слушателям оправиться от изумления, он шагнул к старцу Демьяну и, сделав троекратный поклон, сказал:
— Родитель почтенный, над которым спускаются с небе-си ангелы, допусти, чтобы недостойный сын твой прочитал Божии законы заблудшим овцам…
— Перстами ангелов написана она — грамота-то, — отвечал Демьян, выпрямляясь на своем «троне», опираясь одной рукою о жезл и доставая другой из-под одежды «законы», — достоин ли еще читать ты — не знаю, — сказал он громко и шепотом добавил: — Ты так врешь, Парамоша, как будто в душе твоей сто чертей сидят…
— Божии законы! — воскликнул Парамон, принимая бумагу из рук отца. — Благоговейно молчите, друзья мои, — громко сказал он толпе, — и да царствует священная тишина, а мы на колени станем.
С последним словом он опустился на колени, а за ним и его братья. Что же касается до обитателей Зеленого Рая, то они с невыразимым изумлением смотрели на всю эту комедию и, так как их простодушие и наивность были слишком искренними, то они были далеки от понимания всего, что происходило перед их глазами. Обман был слишком велик и дерзок, чтобы они могли допустить его, чудеса слишком поразительны, чтобы они могли верить им, а Парамон слишком изворотливым и хитрым, чтобы вовремя не останавливать ласковостью и лестью вспыхивающее в них моментами негодование. В результате получилась удивительная картина: сотни человек с расширившимися глазами стояли, подобно истуканам, выслушивая колоссальное лганье нескольких человек. Они, однако же, на колени не стали, как этого хотел Парамон, за исключением нескольких женщин, вполне уверовавших, что совершаются чудеса.
