Филипп приподнялся на локте и выпил вино, после чего Путс пожелал ему спокойной ночи и удалился.
– Не оставляй его ни на минуту! – сказал он Амине, уходя. – Я там все приберу.
И Амина, думавшая пойти вниз, чтобы загасить свечи в гостиной, осталась с мужем, которому она сообщила свои опасения, а также и то, что она не всыпала порошка в его стакан.
– Я надеюсь, что ты ошибаешься, Амина, – возразил Филипп. – Я даже уверен, что это так. Не может человек быть так зол, как ты предполагаешь!
– Ты не жил с ним, не видал того, что видела я, не знаешь всего, что знаю я! – отвечала молодая женщина. – Ты не имеешь представления, на что может подвигнуть человека жажда золота. Конечно, ведь я могу ошибаться, чего от души желаю в данном случае. Но как бы то ни было, ты теперь должен заснуть, а я посижу подле тебя, дорогой мой! Прошу не разговаривать: я вовсе не хочу спать теперь; мне хочется немного почитать, а потом и я лягу!
Филипп не стал протестовать и вскоре крепко заснул, а Амина просидела подле него далеко за полночь. Вдруг внизу раздался стук у входной двери. «Это кто-нибудь пришел звать отца», – решила Амина, встала и поспешила к дверям.
Действительно, она не ошиблась: пришли звать ее отца к роженице.
– Он сейчас придет! – сказала Амина. – Я пойду и разбужу его!
И она пошла и постучалась в комнату отца, но ответа не последовало. Тогда она постучала еще раз, а когда и на этот раз никто не откликнулся, отворила дверь комнаты и вошла. К немалому ее удивлению, в комнате никого не было. «Странно, – подумала она, – впрочем, я действительно не слышала его шагов на лестнице, когда он пошел вниз гасить свечи».
Амина спустилась в гостиную и здесь нашла отца, который лежал, раскинувшись на диване, и, по-видимому, крепко спал. Она окликнула его, но он не шевельнулся, не издал ни звука. «Боже милосердый, неужели он умер?»– прошептала она, поднося свечу к самому лицу отца. На нее глянули застывшие, неподвижные мертвые глаза и искаженное судорогой лицо. В первую минуту она не верила своим глазам, и, отступив на шаг назад, она прислонилась к стене; мысли ее путались; она не могла дать себе хорошенько отчета в том, что произошло. Наконец она овладела собой.
– Это можно сейчас проверить! – пробормотала она и подошла к столу, на котором оставила бокал, и заглянула в него; он был пуст. – Справедливый Бог наказал его за злодейство! – прошептали ее бледные губы. – И этот человек был мой отец! Теперь все ясно! Вероятно, сознавая свой ужасный поступок и желая придать себе смелости, он налил себе вина в оставшийся на столе стакан, не зная, что на дне его был принесенный им для другого яд, и выпил его, ничего не подозревая. (Для другого! А этот другой был ее Филипп!) О, будь ты не мой отец, я плюнула бы тебе в лицо и прокляла бы тебя!.. Но ты наказан по делам твоим, и да простит тебя милосердый Бог!
С этими словами Амина вышла из комнаты и прошла наверх в спальню мужа, который продолжал спать крепким сном, весь в испарине.
Большинство женщин на ее месте разбудили бы мужа при таких обстоятельствах, но Амина была всегда и во всем обдуманна и благоразумна. Она села подле кровати и просидела до самого рассвета, погруженная в свои мысли.
Новый стук у входной двери пробудил ее от ее мыслей; она встала и поспешила вниз, но дверей не отворила.
– Мингера Путса требуют немедленно; дальше ждать нельзя, его услуги необходимы! – сказала присланная за доктором девушка.
– Милая Тереза, – ответила ей Амина, – мой отец сейчас еще более нуждается во врачебной помощи, чем та бедная женщина! Я боюсь, что он кончается. Я застала его очень больным, когда пошла звать к вам; он уже не был в состоянии подняться с кровати. Умоляю вас, забегите по дороге к патеру Сейсену и попросите его прийти сюда: мой бедный отец очень нуждается в его помощи.
– Боже мой! Будь милостив к нам, грешным! – воскликнула Тереза. – Неужели он в самом деле умирает? Будьте спокойны, мистрисс Амина, я исполню ваше поручение!
Между тем стук у дверей и разговор двух женщин разбудил Филиппа; он чувствовал себя гораздо лучше, и голова у него не болела. Он сразу заметил, что Амина не ложилась, и собирался пожурить ее, но она не дала ему времени и рассказала обо всем случившемся.
– Надо, чтобы ты встал и оделся, Филипп, – говорила она, – и помог мне перенести его тело наверх, на его постель, раньше, чем успеет прийти священник. Боже милосердый, что было бы, если бы я дала тебе этот порошок! Но не будем говорить об этом, надо спешить, а то патер Сейсен сейчас будет здесь!
Филипп оделся в одну минуту и сошел вместе с Аминой в гостиную. Солнце светило ярко, и лучи его падали через окно прямо на мертвенно-бледное, искаженное лицо старика. Кулаки его были судорожно сжаты, а язык, закушенный зубами, вывешивался изо рта.
– Что это за роковая комната! – воскликнул Филипп. – Сколько еще сцен ужаса должно разыграться здесь?!
– Нисколько, надеюсь! – возразила Амина. – Это я не назову сценой ужаса. Такой сценой был тот момент, когда этот старик стоял над тобой у постели и с видом участия и доброты предательски подавал тебе отраву; вот это была сцена ужаса, сцена которая надолго удержится в моей памяти.
– Прости ему Бог, как я ему прощаю! – промолвил Филипп, подымая его труп и неся наверх в комнату, где стояла его кровать.
– Пусть, по крайней мере, думают, что он умер на своей постели, естественной смертью, – сказала Амина. – Моя гордость не вынесет, если люди будут знать, что я – дочь убийцы… Ах, Филипп!
И она опустилась на стул и горько зарыдала. Филипп старался утешить и успокоить ее, когда у дверей раздался стук. Это был патер Сейсен.
– С добрым утром, сын мой! Ну, что наш страдалец?
– Он уже перестал страдать, святой отец!
– Как? Неужели я опоздал? А между тем я не промедлил ни минуты! – сказал патер.
– Он скончался внезапно от конвульсий! – сказал Филипп, идя вверх по лестнице.
Патер Сейсен взглянул на покойника и, убедившись, что его услуги здесь не понадобятся, обратился к Амине, которая все еще продолжала плакать.
– Плачь, дитя мое, плачь! – говорил добрый старик. – Утрата отцовской любви и нежности, конечно, великая утрата для любящей и почтительной дочери. Но не предавайся чересчур своему горю, дитя мое, помни, что у тебя есть еще и другие обязанности: у тебя есть добрый и любящий муж, Амина!
Да, отец мой, я об этом не забываю, но все же не могу не плакать, ведь я была его дочь.
– Разве он не ложился спать с вечера? Он, как вижу, даже не раздет! Когда он впервые почувствовал себя плохо?
– Я видел его последний раз, отец, когда он вчера вечером, уже довольно поздно, пришел в мою спальню и принес мне лекарство, так как я был нездоров, и, пожелав мне спокойной ночи, ушел. Ночью пришли звать его к больной, и жена моя пошла разбудить его, но застала уже без языка.
