– Ну, если ему заблагорассудилось идти вперед, то пусть себе, я ничего против этого не имею! – решил Филипп. – Можете там бросить промерку, – крикнул он, – адмиральское судно впереди!
Ночь была темна, но Филиппу казалось, что земля очень близко; но переднее судно шло вперед беспрепятственно, и Филипп следовал за ним.
– Мы у самого берега, сэр! – донес ему Вандер-Хагген, молодой лейтенант, стоявший на вахте.
– И мне так кажется, – согласился Филипп, – но адмиральское судно идет впереди, а оно сидит гораздо глубже, чем мы!
– Мне кажется, что я различаю скалы с подветренной стороны, сэр!
– Вы не ошибаетесь! Я положительно не могу понять, что это значит! Эй! Готовь орудие! Они, наверное, думают, что мы идем впереди!
Едва только Филипп успел отдать приказание, как «Дорт» тяжело врезался в скалы и крепко засел в них. «А что же адмиральское судно?» – мелькнуло у него в мозгу, и с кормы он побежал на нос; но адмиральское судно продолжало спокойно идти вперед в двух кабельтовых расстояния от них, с зажженными огнями на корме.
– Пли! – скомандовал Филипп, и в ответ на этот выстрел тотчас же последовал выстрел у них за кормой.
Филипп вгляделся пристально и увидел у себя за кормой адмиральское судно, также севшее на мель.
– Милосердный Боже! – воскликнул он. – Что это значит?!
Он кинулся на нос и увидел другое судно с огнями, плавно уходившее от них. Теперь уж начинало светать, и можно было ясно разглядеть берег. «Дорт» засел всего в каких-нибудь пятидесяти ярдах от берега, а судно, шедшее впереди, шло плавно по земле. Матросы столпились на носу и удивлялись этому невероятному зрелищу; вдруг один из них крикнул: «Это „Летучий Голландец“, клянусь всем святым!»
Едва он крикнул эти слова, как судно разом исчезло.
Филипп был убежден, что это так. Это роковое судно снова вовлекло их в беду. Он не знал, что ему делать. Не желая подвергать себя сейчас же бешенству адмирала, он отправил к нему офицера с донесением, дав в качестве экипажа шлюпки людей, бывших свидетелями всего происшедшего.
Отправив офицера, Филипп занялся осмотром своего судна. Теперь уже почти совсем рассвело, и он увидал, что судно засело между двумя рифами, выдвинувшимися на полмили впереди берега. Скалы удерживали судно и с носа и с кормы, оставалось только облегчить его насколько возможно, затем постараться стащить. Адмиральское судно было, по-видимому, еще в худшем положении.
Дул холодный, пронизывающий ветер; небо нависло мрачное и холодное, и вся линия берега на всем ее протяжении представляла собою сплошную гряду беспорядочно разбросанных голых зубчатых скал, без малейшего признака какой-либо растительности. Окинув взглядом этот безотрадный берег, Филипп увидел, что они не отошли и четырех миль от того места, где так жестоко был высажен бывший командор.
Без сомнения, это кара Господня над адмиралом, за его поступок, и, пожалуй, пророчество бедняги Авсехорна оправдается, и не одни его кости будут белеть на этом берегу.
При этом Филипп обернулся в сторону адмиральского судна и вдруг в ужасе отпрянул назад: на мачте адмиральского судна болтался труп Вандер-Хагена, молодого лейтенанта, посланного Филиппом с донесением.
– Боже мой! Неужели это возможно? – воскликнул он, не веря своим глазам.
Но вот высланная им шлюпка вернулась, и Филипп, терзаемый нетерпением, дождался, когда бледные, запыхавшиеся матросы взобрались на палубу. Из сбивчивого одновременного донесения нескольких человек Филипп сразу узнал, что адмирал, как только принял рапорт лейтенанта и услышал его признание, что в эту ночь, когда произошло несчастие, он стоял на вахте, приказал тотчас же повесить его, затем отослал обратно шлюпку с приказанием Филиппу немедленно явиться к нему, причем приказал приготовить вторую петлю на другом рее.
– Но эта петля не для вас, сэр! – в один голос закричали матросы. – Этого не будет! Вы не поедете к нему на судно, а здесь мы защитим вас своими телами!
И вся остальная команда, как один человек, заявила, что они пойдут против адмирала и не допустят насилия над своим командором. Филипп горячо благодарил их и дал обещание не ехать на адмиральское судно, но просил их оставаться спокойными и ничем не проявлять своего возмущения.
Он ушел вниз и стал размышлять, как ему поступить, когда ему доложили, что с адмиральского судна пришла шлюпка. Филипп вышел встретить посланного офицера, который передал ему приказ адмирала немедленно явиться на адмиральское судно и уже с этого момента считать себя арестованным и вручить посланному свое оружие.
– Нет! Нет! Мы этого не допустим! – воскликнули матросы. – Он не поедет на адмиральское судно! Мы все постоим за него.
– Тихо, ребята! – крикнул Филипп. – Вы должны понять, сэр, – обратился он к офицеру, – что самовольным убийством этого, ни в чем не повинного молодого человека адмирал не только превысил свою власть и права, но совершил возмутительный поступок ничем не оправданной жестокости и тем самым дал нам право восстать против его власти, которою он не умеет разумно пользоваться, а потому передайте ему, что я не считаю себя долее состоящим под его начальством и предоставляю свое и его поведение на суд компании, которой оба мы служим. На судно его я не поеду, так как мой долг велит мне сохранять свою жизнь для этих людей, о спасении которых я обязан заботиться; можете добавить, что он сам должен понять, что теперь не время считаться друг с другом, когда надо взаимно помогать. Нельзя забывать, что мы здесь на пустынном, бесплодном берегу, где нельзя ожидать чьей-либо помощи извне, с очень ограниченным, сравнительно, количеством запасов; если он согласен отложить в сторону всякую враждебность, то я готов оказать ему посильную помощь и общими усилиями помочь общей беде; если же нет, то передайте ему, сэр, что силой он со мной ничего сделать не может, так как на моей стороне все эти люди, а на его стороне – только страх.
Офицер направился к своей шлюпке, но в ней, кроме одного рулевого, не было никого: вся команда отправилась на борт «Дорта» разузнавать о случившемся и в один голос решила, что постигшее их несчастие есть справедливая кара Божия за жестокость адмирала по отношению к бывшему командору.
Выслушав от возвратившегося офицера ответ Филиппа, адмирал пришел в неистовое бешенство и приказал зарядить два орудия, направленные на «Дорта», двойным зарядом и стрелять по нем. На это Кранц возразил, что на «Дорте» также два орудия направлены на адмиральское судно, и если они будут стрелять по «Дорту» из двух орудий, то и «Дорт» будет стрелять по ним также из своих двух орудий, и никаких положительных результатов этим взаимным обстреливанием достигнуть нельзя. За это возражение адмирал приказал немедленно арестовать Кранца и продолжал настаивать на приведение в исполнение своего безумного распоряжения; но матросы решительно отказались стрелять по товарищам. Не желая прибегать к открытому бунту в настоящем тяжелом положении, они все ушли с палубы, и, когда офицеры стали вызывать их наверх, никто не пошел. Офицеры доложили адмиралу о настроении экипажа, не называя отдельных лиц, чтобы не подвергнуть их гневу начальника.
