Поутру все было готово. Отряд состоял из десяти рядовых и одного капрала. С рассветом снялись с якоря, причем разместились так: комендант и Филипп находились на одном из судов, а Кранц, капрал и Педро – на другом. Солдаты, которым ничего не было известно о цели этой экспедиции, теперь узнали обо всем от Педро и вдруг стали перешептываться между собой и о чем-то подолгу горячо совещаться. Кранц сразу догадался, что готовится возмущение, так как люди узнали от Педро, какая участь ожидала всех участников экспедиции.
Погода стояла прекрасная, так что суда могли плыть даже ночью. Таким образом, они благополучно прошли мимо острова Тернате и еще до рассвета очутились среди группы мелких островков, на самом южном из которых и были зарыты сокровища. Перед наступлением второй ночи суда причалили к берегу, и все вышли на остров. Тут состоялось первое совещание между солдатами, находившимися на судне, где был Кранц, и теми, которые совершили переезд с Филиппом и комендантом. Также и Кранцу с Филиппом удалось короткое время побеседовать друг с другом с глаза на глаз.
Когда они поутру снова пустились в путь, Педро стал уже говорить открыто. Солдаты решили убить коменданта и отправиться в Ботавию, а оттуда переправиться в Европу.
– Разве вы не могли бы достигнуть вашей цели, не прибегая к убийству? – спросил его Кранц.
– Пожалуй, и могли бы, – отвечал Педро, – но это не удовлетворило бы нашей жажды мести. Если бы вы только знали, как этот человек обращался с нами и сколько мы от него терпели! Кроме того, ведь решился же он всех нас умертвить тем или иным способом, так почему же нам не предупредить его? Это будет только справедливо!
– Да, да! – поддержали его другие солдаты.
Проплавав еще день, они очутились в двадцати милях от желанного острова, с наступлением ночи они снова пристали к берегу и спокойно заснули до утра. Солдаты решили, что как только сокровища будут вырыты, то конец работ будет вместе с тем сигналом убийства.
На следующий день снова пустились в путь. Комендант был чрезвычайно весел и любезен; он не замечал мрачных, угрюмых физиономий окружавших его людей, а весь отдавался мечтам о громадных богатствах, которыми рассчитывал завладеть.
Около трех часов после рассвета суда пристали к тому самому месту, где на берегу были зарыты сокровища. Не дав людям времени даже отдохнуть, комендант приказал тотчас же взяться за лопаты. Без особенного труда солдаты удалили легкий слой рыхлого песка и земли, и сокровища вскоре оказались на виду. С лихорадочной поспешностью люди стали тащить из ямы мешок за мешком, а рассыпавшиеся червонцы складывать в грудки в нескольких шагах от того места, где они были зарыты. Наконец они прекратили работу: в яме не оставалось ничего больше. Они бросили свои лопаты и стали переглядываться друг с другом, все были наготове.
В этот момент комендант послал двоих за мешками, оставшимися на судне, чтобы собрать в них рассыпанные червонцы, и обернулся вслед уходившим. Этим мгновением воспользовались солдаты, и четверо из них разом вонзили ему в спину свои тесаки. Он упал с грозным окриком, но другие четыре клинка вонзились ему в грудь, и он смолк навсегда. Филипп и Кранц оставались молчаливыми свидетелями этой страшной расправы.
– Он получил лишь достойное воздаяние по делам своим! – сказал кто-то из солдат.
– Синьоры, – обратился другой к Филиппу и Кранцу, – вы возьмите свою долю из этих сокровищ, а остальное мы разделим между собой.
– Нет, нет, друзья! Мы не возьмем себе ни единого золотого! – сказал Филипп. – Берите все и будьте счастливы! Все, чего мы хотим, это чтобы вы помогли нам отправиться дальше и прежде, чем приступить к дележу этих денег, похоронили тело вашего бывшего начальника.
Солдаты молча исполнили это желание, и вскоре все было кончено.
Глава XXXIX
Едва только солдаты успели откинуть в сторону свои лопаты, как начались уже между ними пререкания. Казалось, что эти проклятые деньги опять должны были вызвать взаимную резню и вражду. Чтобы не быть свидетелями новых тяжелых сцен, а также чтобы не терять даром времени, Филипп и Кранц решили немедленно отплыть в одной из перок и предоставить солдатам разбираться, как знают. Занятые только вопросом дележа, солдаты без разговора предоставили двум чужестранцам забрать, сколько они считали для себя нужным, припасов, воды и свежих кокосовых орехов, так что те еще до получения успели отплыть.
– Жаль, что Педро остался с ними, – заметил Кранц, когда их перока уже отошла от берега.
– Это его судьба! – отвечал Филипп. – Теперь не будем больше думать о них. Прежде всего решим, что нам теперь делать! Наше суденышко хотя и очень невелико, но на нем мы свободно можем плавать в море, а запасов у нас, по моему расчету, должно хватить чуть не на месяц.
– Я бы предложил выйти на путь судов, идущих на запад, и постараться, чтобы нас приняли на судно, идущее в Гоа!
– А в случае, если нам не встретится такое судно, мы можем проследовать дальше по проливу до Пуло-Пенанг и там ждать, пока подойдет желаемое судно.
– Согласен, это будет самое лучшее, если только не добраться до Кохинхины, откуда постоянно отправляются джонки в Гоа.
– Но это уже нам не по пути; к тому же эти самые джонки, идущие в Гоа, не могут миновать нас при проходе проливов.
Решено было избрать не более короткий, а более надежный путь, пользуясь местами, где было меньше волнения и меньше разбойничьих малайских проа.
Однажды утром, когда они медленно плыли между островами, так как в этот день было очень мало ветра, Филипп обратился к Кранцу со словами:
– Вы говорили мне однажды, что и в вашей жизни, Кранц, были случаи, которые могли бы служить дополнением к моей таинственной миссии! Быть может, вы теперь скажете мне, на что тогда намекали!
– С величайшим удовольствием, – отозвался он, – я уже давно собирался это сделать, да все не представлялось удобного случая! Я убежден, что вы слышали о горах Гарц, – начал свой рассказ Кранц, – это дикая местность, о которой ходит много странных рассказов. Но как бы странны ни были эти легенды и поверья, я имею основания верить им. Я не могу сказать, почему разным недоброжелательным существам позволено судьбой или Провидением обрушиваться на сравнительно безобидных людей, но что это так, не могу ни минуты сомневаться. Мой отец не был рожден в горах Гарца, ни даже мог быть назван их коренным жителем. Нет, он был крепостным одного знатного и родовитого венгерского дворянина, крупного землевладельца в Трансильвании. Но, даже будучи крепостным, отец был человеком весьма зажиточным и образованным; благодаря этим двум обстоятельствам господин его возвысил его до должности ближайшего слуги, домоправителя. Но всякий рожденный рабом рабом должен оставаться, сколько бы он ни преуспел в жизни и сколько бы ни скопил себе богатств и знаний. Так было и с моим отцом, который был богат, вел большие дела и пользовался всеобщим уважением. Мой отец был женат и имел троих детей: Цезаря, Германа, т. е. меня, и дочь Марчеллу. Мать моя была очень красивая женщина… к сожалению, более красивая, чем добродетельная: ее однажды увидал господин моего отца и прельстился ее красотой. Отца моего услали куда-то по какому-то делу, а его отсутствием воспользовался магнат, чтобы обольстить его жену. Но случилось так, что отец вернулся неожиданно и накрыл свою вероломную жену на месте преступления вместе с ее соблазнителем. Не будучи в состоянии примириться со своим позором, отец подстерег влюбленных во время их свидания и убил мою мать и ее сообщника. Зная, что в его положении крепостного человека даже поругание его чести господином не могло бы дать ему права на снисхождение со стороны судей, отец поспешно собрал все деньги, какие только у него были, захватил все, что у него было самого ценного и кое-что из самого необходимого на первое время, и, забрав всех своих трех детей в громадные сани, так как в ту пору была глухая зима, бежал в горы прежде, чем о трагическом происшествии успели что-либо узнать власти и притянуть отца к ответу. Конечно, все это я узнал лишь впоследствии, но мои самые дальние воспоминания рисуют мне грубую бревенчатую хижину в горах, где я жил вместе с отцом и моим братом и сестрой. Хижина эта стояла на краю огромного леса, а с другой стороны к ней примыкали несколько акров полей, которые возделывал мой отец и которые, хотя с трудом, давали средние урожаи, тем не менее позволяли моему отцу прокормить свою семью и дать ей безбедное существование. По зимам мы почти безвыходно сидели дома; отец много охотился и нередко запирал нас, уходя или уезжая, чтобы мы не могли уйти, так что мы, дети, оставались тогда совершенно одни. Так мы жили до тех пор, пока моему старшему брату не минуло девять лет, мне – семь, а сестре – пять лет.
