Я помнил легенду о Чумной Нараве — это была именно легенда Темных веков, а не исторический факт. В Пристепье никогда не было такой избирательной заразы.
— И как же с ней справиться? — спросила Кайя, и ее голос дрогнул. Манфред только руками развел.
— Вот чего не знаю, того не знаю. Дед мне про них рассказывал, как про что-то сказочное. Но способ должен быть, как-то ведь их повывели. Может, они и сами вымерли, кто их знает. Она на то и тварь, что ее умом не разберешь.
Я решил, что не оставлю Персиваля Коллинза в покое. Пусть он и прочие седомудрые академические старцы разбираются, как уничтожить летунницу — раз уж не заметили ее во мне после всех исследований.
А Кайя Аберкромби приносит мне удачу, это факт. Стоило ей появиться, и моя беда потихоньку начала разрешаться. Сперва я нашел червя проклятия, потом этот бестолковый оборотень сообщил, что это такое. Отлично. Пусть так будет и дальше.
— Значит, вот что мы сделаем, — решил я. — Давай-ка руку, обновлю твою печать. Ты сбросил ее не по собственной воле, а по состоянию здоровья. Сильная головная боль во время Луны в доме Козлорога иногда ослабляет печати. Два дня даю, чтобы отлежаться. Потом снова выйдешь на работу.
Мои пальцы пробежали по печати, и она налилась тревожной зеленью. Манфред смотрел на меня с искренним удивлением — идя сюда в моей компании, он не сомневался, что уже не выйдет на свободу. И то верно: я поймал оборотня, который похитил ребенка — за это дают не два дня отлежаться, а двадцать два года в каменном мешке инквизиторской тюрьмы, а все знают, что это не райские кущи. У Кайи сейчас был такой же потрясенный взгляд, и я счел нужным объяснить:
— Это был не умысел, а несчастный случай. Манфред не хотел причинить вреда девочке, он именно катал ее с горки, не более того. Я не монстр, которому лишь бы кого-то запытать. И я умею быть благодарным.
Манфред заулыбался.
— Вот спасибо, ваша милость! Век буду за вас бога молить да здоровья желать!
Я добавил еще несколько заклинаний в его печать и сообщил:
— И на всякий случай, чтобы кум не искушал: пить ты теперь не сможешь. Вернее, сможешь, выпьешь, но тебя сразу же вырвет. И слабость будет такая, что на ногах не устоишь. Один раз я тебя могу отпустить, но второй — уже нет. Надо обезопаситься.
Манфред закивал и только теперь, кажется, по-настоящему вздохнул с облегчением.
— Да я ж понимаю, ваша милость! Спасибо! И куму так и скажу: ты это, ты не это! И знаете, что? Я тоже благодарить умею.
Я взял оставшийся сэндвич, отметил, что Кайя не притронулась ни к еде, ни к кофе, и уточнил:
— И как же ты собрался это сделать?
Оборотень облокотился на стол и с видом бывалого заговорщика произнес:
— Вот вы там упоминали, что академики и все такое вами занимались, да? Я так скажу: иногда эти академики дальше своих бумажек ничего не видят, дед мой всегда так говорил. За вашу доброту я вам помогу эту дрянь выкорчевать. Ну, вернее, не сам буду лапами рвать, ее из вас не вырвешь так просто, а найду способ. Или в чем другом вам буду помогать, вы только скажите.
Кайя поежилась — видно, вспомнила, как вчера я вырывал из нее бабочку. Если бы она не была ведьмой, то червь проклятия никак не проявил бы себя до поры, до времени. И мы бы жили, отчаянно надеясь на зарождение истинной любви или любой другой способ спастись…
Стоп. Истинная любовь.
— Скажи мне вот что: если летунница зарождается там, где было беззаконие и страшное горе, то ее может уничтожить сила истинной любви?
Это прозвучало странно и наивно, я с трудом сдерживал скептическую ухмылку, когда говорил. Ничего удивительного, впрочем: людям будто бы стыдно говорить о самом простом и самом важном — и они надевают маски циников и философов, они смотрят и судят отстраненно, вместо того, чтобы быть искренними до боли.
Манфред пожал плечами.
— Мне дед так говорил: в истинной любви Бог открывается. Конечно, это может помочь, любовь и не такие вещи творила… но я все ж еще способ поищу. Так, на всякий случай.
Я вспомнил лекции в академии, курс “Религия в представлении сущностей”. Бог оборотней был огромным белым волком с золотыми глазами, который бежал по небу, катя в лапах луну. Не хотел бы я, чтобы он мне открылся.
— Анжелина считала, что ты творишь беззаконие, это да, — подала голос Кайя. — Но горе испытывал кто-то другой, а не она. Возможно, кто-то скорбел по ней так сильно, что зародилась летунница, а на нее уже и наложилось проклятие ведьмы, — она обернулась к Манфреду и спросила: — Ваш дедушка ничего об этом не упоминал? Кто именно порождал летунниц, горе само по себе или какой-то конкретный человек?
Манфред приосанился и даже немного разрумянился, так ему польстило, что благородная барышня обращается к нему с уважением и на “вы”. Я подумал, что из моей седьмой жены получится хорошая журналистка. Она умела задавать правильные вопросы.
— Он рассказывал сказку про Холли-мельника, — ответил оборотень. — Мельники всегда с водной нечистью знаются, чтобы колеса хорошо крутились. Жертвы им приносят, задабривают, все такое. Знают к ним подход. И вот Холли взял себе в жены русалку, речного царя дочь. Жили они, не тужили, детки пошли, как без этого, когда мужик с бабой под одним одеялом спит. И вот Холли стал говорить жене: пойдем да пойдем в Божью церковь, детей к Господу приведем. Жена поупиралась, но согласилась. Не искренне, чтоб по-настоящему стать человеком, а не тварью водяной, а чтобы муж отвязался.
Я знал сказку про Холли-мельника, но никогда не слышал, чтобы в ней упоминались летунницы.
— И вот стоило ей с детьми подняться на порог храма, — продолжал Манфред, — как сверкнула молния, и она, и малышня превратились в пепел. Холли в тот же миг рассудка лишился от горя. Это же ведь он русалку вынудил в церковь пойти — так-то жили бы себе и дальше, а теперь ни жены, ни деток малых. Упал он там, где его родные лежали, и рассыпался стаей бабочек. Дед не говорил, летунницы это были или просто бабочки, но я сейчас думаю, что да, летунницы.
Зима будто бы создана для страшных сказок. Долгими зимними вечерами люди садятся у огня и рассказывают о нечисти, которая летает в метели и жмется к оконному стеклу, пытаясь уловить хоть каплю того тепла, которое ей недоступно. Кайя согласно кивнула.
— Тогда будем искать того, кто горевал по Анжелине, — решительно заявила она и, улыбнувшись Манфреду, уточнила: — Вы ведь поможете нам, правда?
Глава 11
Кайя
Нет, ну а кто может помочь в поисках? Только собака. А оборотень намного лучше собаки, и чутье у него в сотню раз тоньше.
Надо же, я читала об оборотнях, но и представить не могла, что однажды буду сидеть с ним за одним столом, слушать страшные истории и прикидывать, как именно он нам может пригодиться. А Манфред должен был пригодиться, в этом я не сомневалась.
