— Курт.
— Я здесь, — откликнулся я, и в груди сделалось жарко и больно от нахлынувшего облегчения. Это в самом деле была не она. Мой враг у меня в доме, и он подставил мою жену-ведьму — но я его найду, все равно найду, сейчас самое главное, чтобы Кайя окончательно пришла в себя.
— Мне приснился страшный сон, — выдохнула она. Я развернулся и понес ее прочь из комнаты, чтобы Кайя не увидела разгрома и не простудилась от зимнего ветра, дувшего в раскрытое окно. — Птицы… птицы летели с луны.
— Их больше нет, — ответил я. В коридоре уже столпились слуги, и я сухо бросил: — Вызывайте врача и инквизицию. Здесь огромный пласт чужой черной магии.
Уильям сразу же бросился вниз, отирая окровавленное лицо. Кто-то из слуг заплакал. Я внес Кайю в свою спальню, уложил на кровать и спросил:
— Что ты помнишь? Расскажи во всех подробностях, что ты помнишь?
Откуда ни возьмись, примчался Евтей — запрыгнул к Кайе, привалился к ее спине, заурчал, словно вытягивал из нее все плохое. Кайя вздохнула, плотнее кутаясь в одеяло, и ответила:
— Вечером я просто легла спать. Немного читала на ночь. “Жизнь доисторических животных”, взяла у тебя в библиотеке. Потом заснула, и… — она снова вздохнула, поежилась, и урчание кота сделалось еще громче. — Мне снился холод. Было очень холодно и белым-бело, словно я оказалась на Луне. И кругом летали птицы… огромные такие птицы, и от них веяло злобой, — Кайя всхлипнула и призналась: — Курт, мне было так страшно. Я боялась, что они сожрут меня.
— Не сожрали, — я погладил Кайю по плечу и объяснил: — На тебя оказали сильное магическое воздействие. Очень сильное. И враг у меня дома.
Кайя шевельнулась, легла так, чтобы лучше видеть мое лицо. Я заметил, что на ее щеках проступает румянец.
— Дома? Почему? Как ты это узнал?
— У меня в библиотеке нет “Жизни доисторических животных”, я знаю свои книги, — с горечью признался я. Казалось, весь мир рушится, рассыпается пеплом у меня в руках, и я никак не могу остановить это разрушение. Осознание собственного бессилия наполняло отчаянием и тьмой. — Тебе подсунули магический артефакт, ты его активировала, а враг запустил Песнь Призыва. Знаешь, что это такое?
Глаза Кайи расширились, в них заплескался ужас.
— Нет, — ответила она едва различимым шепотом, и я видел, что моя седьмая жена говорит правду. Она ничего не знала, ее использовали. Я уже примерно знал, что будет потом. Кайю арестуют, потому что два магических действия в один день — это то, что отправит ведьму за решетку. Особенно если одно из этих действий — Песнь Призыва.
Ну не дура же она, чтобы призывать лунных птиц в доме инквизитора! И не просто инквизитора, а Багрового Первоцвета, человека сильного, опытного, способного их разметать одним направленным заклинанием. Конечно, нет, Кайя не пела, и я смогу это доказать. Ее использовали — и я это докажу. Но все равно ей придется провести какое-то время в тюрьме, ведьм никогда не отпускают под залог, а тюрьма инквизиции это не райские кущи.
Впрочем, это мы еще посмотрим.
— У меня неприятности, да? — взгляд Кайи заволокло слезами, и она спросила так тихо, что я едва расслышал: — Ты мне веришь?
— Верю, — кивнул я. — Я точно знаю, что ты не делала зла и не замышляла зла. Я тебя вытащу, Кайя, обещаю.
Едва я успел сказать об этом, как дверь открылась без стука — в комнату вошел врач, компанию ему составляли двое инквизиторов, от которых так и веяло энергией, ненавистью и желанием добавить еще одну ведьму в коллекцию как раз под новый год, когда начисляются особо крупные премии. Увидев вместо чудовища с оскаленной пастью хрупкую девушку, к которой прильнул здоровенный кот, они замедлили шаг; врач прошел к кровати, склонился над Кайей и заглянул ей в лицо через диагностическую сеть — гроздья зеркал на серебряной рукояти.
— Головная боль есть? — спросил он, и Кайя так сильно сжала мою руку, что сделалось больно. — Тошнота?
— Немного, — едва слышно призналась она. Врач понимающе кивнул.
— Ну неудивительно после такого всплеска, по всей столице прокатилось, — ответил он и официальным тоном добавил: — Говорю для протокола: это не ее магия.
В глазах моих коллег я заметил что-то похожее на страх. Их нельзя было не вызвать — врач был прав, всплеск магии прокатился по городу, и в мой дом так или иначе пришли бы. Но есть большая разница в том, как приходят: с ордером на обыск и правом на арест или по добровольному вызову и чистосердечному желанию сотрудничать.
— Спасибо, что подтвердили, — сухо произнес я. Когда врач отошел, то Кайя села, прижалась ко мне, словно птичка в поисках защиты от хищника. Я обнял ее за плечи и добавил тем жестким тоном, каким обычно говорил с подсудимыми и обвиняемыми: — Я уверен, что это связано с делом летунницы, которым я сейчас занят. В рамках следственных мероприятий госпожа Аберкромби должна остаться здесь. У меня есть все основания полагать, что как только она покинет дом, ее убьют.
Кайя вздрогнула и бесшумно заплакала — ни вздохов, ни всхлипов, просто слезы заструились по щекам. А я сказал себе, что отобью ее, отвоюю, и ни в какую тюрьму она не поедет.
— Более того, — продолжал я, — у меня уже есть подозреваемый. Любое вмешательство в мою разработку может не только отбросить дело назад, но и привести к гибели людей. Я понимаю порядок действий инквизиции и прошу вас, моих коллег, подтвердить мое желание оставить Кайю Лансеберг под домашним арестом и моим непосредственным контролем.
Голове стало жарко, и я запоздало понял, что все это время за моей спиной переливались багровые нити проклятия, сплетаясь в дымящийся цветок. Это производило впечатление — врач с нарочито небрежным видом отступил в сторону, давая понять, что осмотр проведен, и его дело сделано, а коллеги отчетливо сбледнули с лица.
А я готов был сражаться — не глядя, кто передо мной, и чем все может кончиться.
Глава 22
Кайя
Я проснулась от того, что Курт шевельнулся и что-то пробормотал.
За окнами еще темнела синева, но в ней проступали нотки утра: стук колес экипажей, далекие голоса, шелест жалюзи на окнах магазинов. Голову наполнял звон, и я не сразу поняла, где нахожусь. Потом сонная пелена окончательно отступила, и я увидела, что лежу под одеялом, а Курт — на одеяле, держа меня за руку.
Курт здесь? В моей спальне, на кровати?
Зеленая лента шевельнулась в волосах, и я увидела тонкую изумрудную нить, которая оплетала наши запястья. В ее глубине проступали искры, и чем дольше я смотрела, тем больше их становилось. Курт снова произнес что-то неразборчивое, и над его правым плечом поднялся багровый лепесток и растаял.
Я все вспомнила, и это было похоже на огненную волну, которая накрыла меня, вырывая жизнь из груди. Все, что случилось ночью — желание взять именно эту книгу, которое кто-то словно вложил в мою голову ледяными безжалостными руками, жуткое ощущение полета, далекий птичий клекот и плоское лицо луны за окном — белое, беспощадное, покрытое язвами вулканов и морей. От луны веяло такой угрозой, что от воспоминания меня стало знобить.
