— Спасибо, обязательно к нему загляну, — глухо откликнулся я. Взял свидетельство, прочел: Кайя Аберкромби Лансеберг, зарегистрированная ведьма, убита заклинанием Хексенхаммер во время творения магического ритуала.
Так и должно быть.
— Вскрытие будете заказывать? — поинтересовался эксперт. Я отрицательно мотнул головой. Вскрытие покажет, что пациент от него и умер — надо же, у меня хватает сил на черный юмор.
Это хорошо. Значит, я все еще надеюсь.
— Нет. Пусть похоронная команда отвезет ее в мой дом для траура и проводов, — ответил я.
Мне не надо было представляться скорбящим вдовцом. Сейчас я и в самом деле чувствовал растерянность и тоску. Совсем недавно Кайя спустилась с лестницы нашего дома в этом нежном платье, собираясь на праздник — и вот теперь она лежит здесь, и жизнь покинула ее.
Мой враг уже знает об этом. Он ликует — хотя будет всеми силами изображать сочувствие, когда мы встретимся.
Он ведь не ожидал, что я женюсь на ведьме. Кайя одним своим появлением разрушила все его планы.
Кайя дала мне надежду и любовь. Это была именно она — теперь, глядя на ее лицо, тени под длинными ресницами, прядь волос, что выбилась из прически, я точно знал, что смог полюбить, и что все это лишится всякого смысла, если я не сумею победить.
Пришла ритуальная служба. За свои семь браков я успел близко познакомиться и пообщаться с этими угрюмыми мужчинами в черном. Скорбный путь до дома был коротким — я запомнил лишь, как снял пальто и набросил его на Кайю. Один из носильщиков, его звали Петер-Колченога, сочувствующе вздохнул и мягко напомнил:
— Ей уже не холодно, ваша милость. А вот вы, не приведи Господи, простудитесь, да и за ней.
— Ей уже не холодно… — повторил я, и слезы откуда-то взялись сами собой.
Слуги встречали нас в траурном молчании. Контраст был страшным — вроде бы только что мы вышли из дома, переполненные своим счастьем, и вот Кайю вносят в двери, и она уже никому не улыбнется, не погладит кота, не сделает ничего… Эмма всхлипывала, вытирая слезы.
— Пустите! — услышал я скорбный вопль Евтея. Кот вылетел к носилкам, которые поднимали на второй этаж, запрыгнул на грудь Кайи и резко ударил ее лапой по щеке. — Вставай! Вставай, кому говорю! Ишь, чего выдумала, умирать, тут котик некормленный…
Я снял Евтея с Кайи, и тот уткнулся головой мне в грудь и завыл — протяжно, тоскливо, горько. Кайю внесли в спальню, положили на кровать, и ритуальщики бесшумно принялись за работу: укрыли ее белоснежным покрывалом, опустили на лоб ленту с вышитой молитвой, оплели руки четками со святым кругом. Я сел на стул и приказал себе: соберись. Нужно выглядеть скорбящим вдовцом, нужно быть одиноким и несчастным, но внутри готовиться к раскрытию правды.
— Ну как так-то, ну как? — причитал Евтей возле кровати. На Кайю он не смотрел — я чувствовал его страх. Даже магическое животное не чувствовало правды — значит, пока все шло по плану. — Я бы все отдал, чтоб она поднялась. И шарик мраморный, и говядину, и огу… огу… огурец!
Он поднял голову к потолку и завыл. Ритуальщики закончили свой скорбный труд, получили деньги за работу и ушли. Из опыта общения со мной они уже знали, что и как делать дальше: лучший гроб, особое место на кладбище, на светлом холме, овеваемом свежим ветром… Я думал о Кайе как о мертвой, я скорбел, и это было невыносимо.
Но горюя, я скользил мысленным взглядом по магическим потокам, которые переполняли дом — и наконец-то среди общего удивления, сочувствия и печали выхватил тонкую, едва уловимую нить счастья.
Мститель действительно был счастлив.
Он готов был петь и плясать от удовольствия. Мне было больно — а ему хорошо, его наслаждение было сильнее и ярче, чем от вина, хорошей еды и женских объятий.
Вот и замечательно. На этой радости я его и поймаю.
Бесшумно вошла Эмма — поставила на прикроватный стол тарелку с толстой скорбной свечой, исписанной молитвами. Лицо Кайи в ее свете казалось лицом восковой куклы.
— Ох, милорд, как же жалко вас, — вздохнула она и сочувствующе погладила меня по плечу. Я кивнул. — А миледи Кайя… ох, такая хорошая, такая молоденькая… Я уж надеялась, что на этот раз будет у вас истинная любовь, семь-то число волшебное. А вон как вышло…
Отражение свечи в тарелке едва заметно качнулось: пошла запись. Мои коллеги, которые сейчас расположились в соседнем здании, все видят, слышат и готовятся прийти ко мне на помощь, как только потребуется.
В комнату заглянул Манфред. Сейчас на оборотне были валенки вместо ботинок, и выглядел он так, словно что-то тяжелое упало с неба и крепко ударило его по голове. Эмма кивнула ему и торопливо вышла. Оборотень приблизился к кровати, некоторое время с тоской смотрел на Кайю, а потом негромко, с искренним чувством проговорил:
— А какая же она добрая была. И смелая! Я обернулся, а она и бровью не повела, вот что значит натура…
Евтей всхлипнул. Манфред взял его на руки, и кот не сопротивлялся, лишь вздохнул.
— Горе-то какое, — произнес оборотень и вдруг удивленно вскинул бровь и повел носом. Я тотчас же показал ему кулак, и Манфред все понял правильно.
— Пойдем мы, пожалуй, — сказал он. — Сочувствую, милорд, очень вам сочувствую. Сейчас Луна сильная, ей легко будет по небу бежать… ну то есть, мы, оборотни, так говорим.
Нить чужой радости, которую я выхватил, сделалась толще и крепче. Мститель наслаждался своим счастьем — значит, сейчас утратит бдительность.
Оборотень и кот ушли, и какое-то время я сидел один. Потом часы пробили одиннадцать вечера, и в комнату вошли.
— Ваш отвар, милорд.
Я послушно взял бокал, но пить не стал — просто крутил его в руках. Яда там не было, я бы почувствовал. Просто обычный напиток из северных трав, который приглушил бы мою боль.
Но тому, кто его сварил, надо было видеть меня собственными глазами.
— Примите искренние соболезнования, милорд, — произнес Уильям. — Я всем сердцем разделяю вашу потерю. Если могу что-то сделать для вас, только скажите.
Я кивнул. Бросил быстрое заклинание проверки: запись шла, мои коллеги все видели.
Обернулся к Уильяму. Тот смотрел на меня так же, как всегда, как дворецкий должен смотреть на хозяина дома — с уважением и готовностью к любой, даже самой трудной работе.
— Где настоящий Уильям? — спросил я. — Ты ведь заменил его, когда Анжелину казнили, а тебе нужно было подобраться поближе.
Дворецкий едва заметно улыбнулся, и в его взгляде появились злые синие огни — пламя давней ненависти, которого я и вообразить бы не мог в своем верном дворецком. Ему, в общем-то, было нечего терять. Весь смысл его жизни заключался только в мести мне за то, что я отобрал его дорогое существо.
— Я бросил его тело в выгребные ямы за городом, милорд, — прежним подчеркнуто уважительным тоном ответил он, и это прозвучало по-настоящему жутко. — Чары замещения позволяют принять облик другого человека, но оригинал надо убить.
