Я поежилась. Фамильяры были помощниками ведьм — если таким фамильяром становился человек, а не животное, то он лишался разума и начинал гнить изнутри. Не знаю, кем надо было быть, чтобы обрекать на такое.
“Ты поступил правильно тогда, со своей любимой”, — подумала я, но, конечно, не сказала об этом вслух.
— А где теперь ее дочь?
— Учится в колледже Айзенхорна для благородных девиц.
Я понимающе кивнула. Колледж Айзенхорна был тем местом, куда я всегда мечтала попасть — но денег у родителей хватило только на полный школьный курс. Да и зачем ведьме образование? Пусть живет себе потихоньку, лишний раз не попадаясь на глаза тем, кто может укоротить ее жизнь.
Некоторое время мы молча ели пирог, запивая его кофе. Интересно, каким был бы Курт, если бы не его проклятие? Романтичным, душевным, искренним, привлекательным? Нет, ну почему его все-таки нельзя полюбить?
Он сомневался в том, что я знаю жизнь и людей, но я успела кое-что увидеть. В кого только не влюбляются по уши! Мия до сих пор обожала мужа, и его кулаки не могли выбить из нее эту болезненную любовь. Одна из моих одноклассниц влюбилась в грузчика из мясного магазина, человека, который проводил досуг в драках в пабе, а цензурными в его речи были только предлоги и союзы — влюбилась так, что сбежала с ним из города и не вернулась даже тогда, когда он принялся изменять ей в открытую в то время, как она носила их третьего ребенка. У мужчин, видите ли, потребности, понимать же надо, а не требовать от них голубиной верности!
Почему никто не влюбился в Курта, который на фоне иных мужчин был настоящим принцем?
Возможно, потому, что влюбленность — это еще не любовь. Никто не знает, где именно и из каких зерен вырастет она, способная разрушить злые чары.
— Задумались? — поинтересовался Курт. Его блюдце с пирогом почти опустело.
— Немного, — ответила я и спросила: — Вы праздновали новый год с вашими женами?
Печальный это, наверно, был праздник. Какое уж тут веселье на поминках… Я, правда, знала, что однажды сосед отмечал смерть тестя, словно престольный праздник — сварливый старикашка оставил его семье дом и деньги, так что радость была естественна. Но с Куртом явно не тот случай… Некоторое время Курт смотрел в окно на девушек и их кавалеров, которые, нагруженные пакетами, выходили из магазинов, а затем негромко произнес:
— Пытались. Один раз даже получилось вполне душевно… потом я понял, что она просто хотела подарков побольше, раз была такая возможность. Почему бы не порадоваться, пока можешь… Что вам подарить на новый год, Кайя?
Я неопределенно пожала плечами. Обычно родители дарили нам с Мией платья и простенькие украшения — это были единственные подарки за весь год, и если бы не традиция одаривать родных и близких, родители ничего не клали бы под елку — денег не было. Мы с Мией обычно вышивали для матери с отцом кошельки и шейные платки. Однажды я нарисовала пейзаж акварелью, и отец поставил его в своем кабинете.
— Честно говоря, не знаю. Мне понравились книги у вас в библиотеке, но надеюсь, вы разрешите их читать просто так, — улыбнулась я, и Курт кивнул.
— Сколько угодно. Уильям сказал, что вы обратили внимание на “Начала истории”.
— Да, люблю античность, — призналась я. — Жаль, что она слишком далеко, и мы никогда не узнаем, как все было на самом деле. А давайте сходим в музей?
Я обожала музеи. Будь моя воля, я часами бродила бы среди их витрин, рассматривая таинственные сокровища прошлых времен, чтобы потом написать о них. Но одной ходить по музеям неприлично, барышне обязательно нужен сопровождающий, а таких не находилось. Отец и Мия считали, что незачем тратить время на то, что давно заросло пылью, а мать говорила, что лучше пойти в гости к госпоже Грете, у нее неженатый сын, и ничего страшного, что у него бородавка на носу, и оба глаза съехались к переносице, чтобы рассмотреть ее получше, а пахнет от него так, что глаза слезятся — ну не любит молодой человек купаться, так это не мне тут быть переборчивой невестой.
Во рту почему-то вдруг сделалось горько. Я сделала глоток кофе, пытаясь прогнать эту горечь, и увидела, что чашка наполняется болотной зеленью, а густой запах чего-то гнилого вытесняет бархатный аромат напитка. Кафе, столики, тарелки, лампы — все заскользило куда-то в сторону, заваливаясь в густую тишину со вкусом крови.
Последним, что я увидела, была рука Курта, выброшенная в мою сторону, и потемневший взгляд его испуганных глаз. От его пальцев потянулись тонкие нити серебряного тумана — он бросил в меня какое-то заклинание. А потом кафе растаяло в болотном мраке, и стало совсем темно.
Глава 6
Курт
Впервые за несколько лет я использовал заклинание мгновенного перемещения, чтобы вместе с Кайей отправиться домой. Пока добежишь до своего экипажа, пока кучер опомнится, пока он проедет через город с его толчеей… У этого заклинания был побочный эффект — страшная тошнота, но, выйдя из золотого марева в гостиную с Кайей на руках, я почти ничего не почувствовал — таким густым было мое волнение.
Из носа ведьмы стекала тонкая струйка крови.
Началось. Ох, как же рано, мы и дня не провели вместе, но проклятие уже показало, что оно здесь и никуда не делось…
Ну почему так? Я понимал, почему, но не мог не задать этот отчаянный вопрос в пустоту, туда, откуда никто и никогда не отвечал мне.
Устроив девушку на диване в гостиной, я приказал принести из кабинета мой походный ящичек с лекарствами — капли русалочьей травы, которую собирали в ночь середины лета, когда все растения переполнены силами природы, должны были помочь, хотя с ведьмами они работают через раз. Проклятие разрушало и Кайю, и меня — я чувствовал, как за спиной поднимаются лепестки багрового тумана, похожие на колокольчики первоцвета. Даже звон послышался — тревожный, предупреждающий, что лучше не бороться, а принять все, как есть. Умертвить эту ведьмочку с зеленой лентой в волосах, а потом жениться на следующей.
Приоткрыв Кайе рот, я щедро плеснул туда каплями из пузырька. Над губами девушки заструились сиреневые искры, и звон невидимых колокольчиков сделался громче, словно мое проклятие возмущалось и злилось. Кайя вздохнула, прошептала что-то неразборчивое и, открыв глаза, удивленно посмотрела по сторонам — не поняла, где оказалась. Потом она увидела меня, и удивление в ее взгляде сменилось усталостью.
Поняла. Вспомнила.
Мне в очередной раз сделалось не по себе.
Говорят, что в инквизиции работают сплошь негодяи и больные ублюдки, которые не просто выполняют свой долг, спасая страну и людей от тьмы, порожденной ведьмами — в наши ряды приходят те, кому нравится терзать, пытать и мучить. Но мне никогда не нравилось причинять кому-то боль. Анжелина это прекрасно знала — поэтому и прокляла.
Моим женам было плохо. Я испытывал такую же сильную душевную боль, как и они — не из любви великой, а потому, что никогда и никого не хотел заставлять страдать.
