Но потом Роза поняла, что виной всему некий звук – монотонное гудение на самом пределе слуха. Она не столько услышала его, сколько почувствовала. Гадкий звук, неприятный, надоедливый, точно назойливая муха. Повариха завертела головой, пытаясь понять, откуда он доносится, но не смогла определить источник. Может, он звучал только у нее в голове?
Повариха почесала мизинцем в ухе, но странный звук не исчез и даже стал громче. Мерный гул, то выше, то ниже, каким-то образом он проникал в нее и резонировал в костях. Повариха сжала челюсти, нож упал на пол. Беспричинная тревога нарастала как снежный ком. Что-то здесь не так… Она же ведь где-то слышала что-то подобное, этот звук, эту… Песню?
В темной комнате
– Матушка? – Ива приоткрыла дверь и осторожно заглянула внутрь.
В лицо подул холодный ветерок, и в носу засвербело от запаха сухой паутины. Ива глубоко вздохнула, лишь бы сразу не расчихаться. Из-за двери выскочил паучок размером с ноготь большого пальца и умчался вниз по коридору на длинных и тонких ногах. Ива замерла на пороге, прислушиваясь к шороху и шепоту теней.
– Входи, дитя, не бойся, – наконец послышался из темноты голос мягкий и ласковый, но было в нем и что-то такое, отчего у Ивы зашевелились волоски на руках. А впрочем, ей ли бояться? Ива рыбкой юркнула за дверь и беззвучно прикрыла ее за собой.
Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы глаза привыкли к темноте, и чуть больше – чтобы погрузиться в атмосферу размеренного спокойствия, царившую в этой комнате. Здесь никто и никогда не спешил, и даже ее беспокойное сердце начинало биться медленнее. Здесь застыло само время. У дальней стены возвышались напольные часы в деревянном корпусе – их стрелки давно остановились, тяжелый бронзовый маятник оплела паутина. Искусно вырезанные импы и гротескные горгульи крепко спали и изредка глубоко зевали, не размыкая деревянных век.
Матушка сидела в кресле и, по своему обыкновению, что-то вязала. Мелькали костяные спицы и длинные пальцы, но в этом мельтешении не было никакой суеты. В темноте комнаты ее бледное лицо светилось, точно луна ясной ночью, но глаза оставались бездонными черными провалами.
– Где ты пропадала, солнышко? – спросила она ласково, ни на секунду не прекращая вязания. То, что струилось из-под ее спиц, походило на покрывало, сплетенное из прядей утреннего тумана, или, быть может, на тонкую рыболовную сеть. Но какую рыбу можно поймать такой сетью? Уж точно не речную форель.
Скрестив ноги, Ива села на пол рядом с креслом… Любопытный паучок пробежал по ее руке до плеча, спрыгнул и исчез в темноте.
– Гуляла по лесу, – сказала Ива. – Выслеживала кое-кого.
– И выследила?
– Нет, – вздохнула Ива. – Пока еще нет.
– Будь осторожна, милая. Охота – дело непростое, и кто знает, куда заведет тебя эта тропа. Ты ведь помнишь, чему я тебя учила?
– Конечно помню! – возмутилась Ива. – И ты, Крестный и Роза… Все только и делают, что чему-то меня учат.
Протянув одну из рук, Матушка потрепала ее по макушке.
– А ты все так же непослушна и нетерпелива, вороненок. – Она подцепила длинную черную прядь дочери и намотала на палец. – Боюсь, даже когда эти волосы станут белыми как снег, ты все равно не успокоишься…
– А зачем? – спросила Ива, заглядывая в ее бездонные глаза, и на это Матушка Ночи ничего не смогла ответить, лишь печально улыбнулась.
Но вдруг что-то в ее лице переменилось: ни с того ни с сего оно стало острее и злее, глаза сузились, губы вытянулись в тонкую ниточку. Матушка выпрямилась в своем кресле, отдернула руку с головы дочери и прекратила вязать.
– Что-то случилось? – насторожилась Ива.
– Ты слышишь это, дитя? – спросила Матушка Ночи.
Ива завертела головой, прислушиваясь к шорохам и шепоту темноты и прочим звукам дома. Где-то в коридоре скрипнула половица, кто-то пробежал, громко топая маленькими ножками, ветер и духи завывали в трубах, на чердаке печально ухнула сова. Причудливые и странные звуки, но для Ивы в них не было ничего необычного.
– Что именно?
– Песню. – Матушка нахмурилась. Меж тонких угольно-черных бровей появилась глубокая складка.
– Нет, – сказала Ива. – Какую еще песню?
Матушка ответила не сразу, но Ива умела ждать. Она сидела тише, чем мышь в доме, полном кошек, не смея пошевелиться и лишний раз вдохнуть. Наконец Матушка немного расслабилась, напряженные плечи поникли, и костяные спицы снова застучали, задавая ритм ее речам.
– Я расскажу тебе историю, – начала она. – Давным-давно, когда солнце было луной, а луна солнцем, когда Большой Лес простирался до самого края земли, а его тропы топтали звери, о которых никто и не помнит, в те далекие времена у людей не было языка. Они не знали слов, не знали криков и были немы как рыбы, все до единого. Плохо им было без языка: никто не мог позвать на помощь, никто не мог предупредить об опасности, они теряли друг друга в темноте ночи, они пропадали в глубинах пещер. Они не знали сказок и историй и не могли делиться ими со своими детьми… И жила тогда одна птица по имени Птица. Однажды она сидела на ветке большой березы, а внизу копошились люди – те, что не знали ни слов, ни звуков. Посмотрела на них Птица и почувствовала такую жалость в своем сердце, что слезы брызнули из ее глаз. И тогда птица сказала: «Я Птица, я знаю сто сотен Песен, а эти голые птенцы не знают ни одной. Я могу подарить им одну Песню, с меня не убудет». Она выбрала одного ребенка и научила его Песне Радости, и это был первый человек, который засмеялся. Но потом Птица увидела, что одной Песни людям мало. Тогда она выбрала другого ребенка и научила его Песне Горя, и это был первый человек, который заплакал. Но и двух Песен людям оказалось мало, и тогда Птица научила людей множеству других песен – Песне Охоты и Песне Любви, Песне Дня и Песне Ночи… Все сто сотен Песен добрая Птица отдала людям. Но и этого им оказалось мало. И когда Птица спустилась к ним в последний раз, они поймали ее, убили и съели. Из ее перьев женщины сделали себе украшения, из ее костей мужчины сделали рыболовные крючки. С тех самых пор птицы больше не плачут, а у людей появились Песни. Это уже потом, много позже, люди разобрали Песни на кусочки и сложили из них слова… Но вначале, вначале были Песни.
Матушка замолчала. Ива шмыгнула носом и сморгнула навернувшиеся слезы.
– Бедная Птица! Эти люди обманули ее! Они забрали у нее самое дорогое, а сами…
Матушка Ночи едва заметно пожала плечами.
– Такие были времена.
– Ничего не изменилось, – зло сказала Ива. – Эти люди и сейчас продолжают брать и ничего не отдают взамен, а то, что берут, они ломают и портят, и…
– Но ты тоже человек, – мягко напомнила Матушка и, протянув руку, вытерла слезы на щеках дочери. – Люди бывают разные, как и птицы. Как и Песни. Помни об этом.
Она снова беспокойно огляделась. Тень пробежала по узкому лицу, словно крыло ночной птицы на мгновение скрыло бледный лик луны. Ива напрягла слух, но все впустую.
