– Мы? – наконец спросил доктор. – Кого ты имеешь в виду? Тебя и меня? Но я всего лишь…
– Я говорю о тебе и твоих друзьях.
– Друзьях? – Салазар обернулся. – Нет, они не… Хотя да. Наверное, они мои друзья. Может, пока не все, но… Один друг у меня там точно есть.
Ива сразу догадалась, что он говорит о девице с фиолетовыми волосами. И это хорошо.
– Ты можешь ее позвать? Привести сюда?
– Хм. Я попробую. Сделаю все, что смогу, – сказал Салазар. – Думаю, она меня послушает. Но… Ты же ведь будешь здесь? Никуда не исчезнешь? Глупо же я буду выглядеть, если я заманю ее в лес, а потом окажется…
– Я буду ждать, – сказала Ива.
Вот и договорились
За всю дорогу до свалки они не сказали друг другу ни слова. Кати сидела на заднем сиденье со спиной прямой, будто аршин проглотила, зажав ладони между коленей, лишь бы Герберт не увидел, как у нее дрожат руки. Ему ведь это и надо – напугать ее до полусмерти. Но Герберт не оборачивался, он даже в зеркало заднего вида на нее не смотрел. Вцепившись в руль так, будто хотел вырвать его с корнем, он глядел исключительно на дорогу и громко сопел. Звук раздражал до невозможного, но, стиснув зубы, Кати терпела как могла.
Вскоре они подъехали к ржавым воротам, запертым на цепь. Все так же не говоря ни слова, Герберт вышел из машины, хлопнув дверью. А затем, к ужасу Кати, нажал на кнопку сигнализации, блокируя двери. Он что, в самом деле боится, что она сбежит? Или же это некий демонстративный жест, чтобы показать ей, кто здесь главный? Кати устало откинулась на спинку заднего сиденья. Проклятье… Ну какой же он дурак, аж тошно.
Пока недоотчим возился с цепью на воротах, Кати разглядывала горы мусора за оградой. До сегодняшнего дня так близко к свалке она еще не подбиралась – из-за кошмарных запахов и по тысяче других причин. Теперь же она видела, что решение держаться от этого места подальше было самым правильным из всех ее решений. И дело вовсе не в запахах, легко просачивающихся сквозь запертые двери и окна машины.
Издалека свалка выглядела удручающе, вблизи же мерзко и отвратительно, как открытый перелом или загноившаяся рана, кишащая личинками и червяками. Мусорные горы не были неподвижными. Кати не могла отделаться от ощущения, будто под завалами кто-то непрерывно копошится, и ей совсем не хотелось знать, кто именно. Холмы то и дело сотрясали мощные толчки, казалось, еще немного, и они провалятся не иначе как в саму преисподнюю. А может, это уже случилось раньше, и преисподняя сама вырвалась из-под земли. В пользу этой версии свидетельствовали и столбы черного дыма, поднимающиеся над отвалами.
И как Герберт может здесь работать, не говоря уже о том, чтобы защищать это место? Конечно, его работа связана с перекладыванием бумажек, и ему не приходится самому копаться в мусоре. Но все равно – смотреть на это уродство пять дней в неделю, а то и чаще, дышать вонючим дымом и прочими миазмами. Это как же нужно любить деньги, чтобы пойти на такое? Кати нисколько не верила утверждениям Герберта, что он делает это исключительно ради того, чтобы у его сына было «все самое лучшее».
Как ни удивительно, но на свалке – месте смерти всего и вся – тем не менее продолжалась жизнь. Над мусорными завалами, громко галдя, парило около дюжины чаек и чуть меньше ворон. Жирные рыжеватые крысы, никого не боясь, бегали в поисках легкой поживы, и не исключено, что сюда наведывались и бродячие собаки. На глазах Кати по склону одного из холмов медленно пополз холодильник с выломанной дверцей, на котором горделиво восседала упитанная ворона, а другая ворона, устроившись на обожженной покрышке, клевала что-то вроде заледеневший рыбины. Каким-то образом птица почувствовала взгляд Кати, захлопала крыльями и разразилась отвратительным карканьем. Кати поспешила отвернуться, ей стало не по себе. Как будто эта птица не просто возмущалась, а издевательски приветствовала ее в своих владениях.
Герберт наконец закончил с воротами и вернулся в машину. И опять он ничего не сказал, молчал, будто воды в рот набрал. Кати отвернулась к окну, но сама же думала о том, пугает ли ее это молчание или наоборот. В конце концов, ей подарили время и возможность собраться с мыслями. Осталось понять, что задумал Герберт, но, к сожалению, читать мысли она не умела.
По раскатанной самосвалами грунтовке они поехали в сторону виднеющихся в отдалении труб мусоросжигательного завода. Хорошо еще, что дорога замерзла, иначе бы застряли они тут намертво. Машину трясло на ухабах, то и дело слышался отвратительный скрип, когда Гербертова «красавица» царапала днищем, и всякий раз, когда такое случалось, у Герберта дергался глаз. Но он все равно продолжал молчать, даже ни разу не выругался. Заговорил он, только когда машина остановилась у длинного двухэтажного здания с плоской крышей – Кати решила, что это что-то вроде административного корпуса. Притормозив рядом с высокой застекленной дверью, Герберт заглушил мотор и, не оборачиваясь, сказал одно-единственное слово:
– Приехали.
Вслед за Гербертом она выбралась из машины и чуть не задохнулась от резкого холода. Это оказалось неожиданно, как удар кулаком под дых. Вроде они проехали совсем немного, но ощущение было такое, будто за время поездки температура упала минимум на десять градусов.
Герберт не стал сразу заходить в здание. Вместо этого он вытащил из кармана синюю пачку и закурил – выглядело так, будто он специально тянет время, пока Кати дрожит и пританцовывает на морозе. Но, скорее всего, закурил он лишь для того, чтобы самому успокоиться.
Пока Герберт выдыхал облака густого дыма, Кати немного огляделась. Хотя смотреть в общем-то было не на что. Административный корпус в своей унылости мог сравниться разве что с тюрьмой или, того хуже, со зданием школы, в которой она училась. Его построили совсем недавно, но выглядел он так, будто доживал свои последние дни. Грязные, закопченные стены жирно поблескивали; желто-коричневая краска вздувалась пузырями – местами они полопались, обнажая серость бетона, как если бы здание мучилось от запущенной экземы. За пыльными, покрытыми разводами оконными стеклами невозможно ничего разглядеть, хотя это, может, и к лучшему – вид из этих окон открывался хуже не придумаешь. Противное место и жутковатое, но не волшебной, сказочной жутью, а какой-то обыденной мерзостью.
Герберт курил нарочито медленно, делая вид, что наслаждается каждой затяжкой, и выдыхая в небо пышные облака дыма и пара. Кати отвернулась и уставилась на стену, будто пыталась увидеть в ней нечто большее, чем подтеки грязи, трещины и облупившуюся краску. Видят же люди скрытый смысл во всяких абстрактных полотнах, и в этом отношении стена была ничем не хуже. И в конце концов она и в самом деле увидела: нечто похожее на вытянутую физиономию с распахнутым в немом крике ртом и огромными глазищами. Словно кого-то замуровали прямо в бетон, и теперь он отчаянно и безуспешно пытался выбраться на свободу и звал на помощь. Не самая утешающая картина, прямо скажем, но удивительным образом созвучная этому месту. Кати почувствовала странное сродство с этим кричащим незнакомцем, и плевать на то, что он был всего лишь набором бесформенных пятен, сведенных воедино исключительно ее фантазией. Ей захотелось ему помочь, спасти его из каменной ловушки…
