Проснувшись уже засветло, она вылезла из-под теплого одеяла на утренний холодок, растерла плечи, надела на шею свою астролябию. Сквозь листву падали косые солнечные лучи.
Младший спал, закутавшись с головой, только нога торчала наружу.
Прин отлежала себе бок из-за ножа. Ее кавалер, пробудившись тоже, моргал. При свете костра он ей казался красивым, но утром, рябой, опухший от сна и пива, напоминал дырчатую головку сыра.
– Ты куда?
– Пойду воды наберу в ручье, мы его проезжали. – Она взяла из повозки кувшин, в который раз подавляя желание заглянуть под холст на другом конце и посмотреть, что за груз такой они перевозят. Однажды и заглянула, но наткнулась на другой холст. Им могут встретиться императорские таможенники, объяснял старший, и чем меньше она будет знать, тем для нее же лучше.
Ниву, ниву, ниву, повторяла она, идя по дороге с кувшином; ночью она решила, что это слово можно не применять ни к еде, ни к любви.
Пройдя немного, она поставила пустой кувшин на пенек и зашагала дальше. Вскоре ее догнала повозка со стариком и двумя старушками. Прин попросила ее подвезти, и они согласились.
В пути они все больше молчали. Одна старушка дала Прин сухарик и яблоко из узла, который долго развязывала и снова завязывала. Старик часа через два заметил, что астролябию Прин сделали, похоже, в том месте, куда они едут. Он знает, потому что уже видел такие знаки.
Короче говоря, рассказ, который мы могли бы написать, если бы всё обернулось чуть-чуть иначе, повествовал бы о храбрости, чудесах, любви, гневе, смехе, слезах, примирении, удаче и смирении; в нем встречались бы крупицы мудрости, как во многих чудесных историях, написанных за много веков.
Но Прин за эти недели ни разу не вспомнила о драконах, и сейчас мы вернемся к ним.
10. О бронзе, напитках, драконах и приглашениях
Перед самой потерей власти аристократами французы ненавидели их как никогда сильно именно потому, что убавление власти высших кругов не сопровождалось потерей богатства… Когда дворяне теряли свои привилегии, в том числе право подавлять и эксплуатировать, народ видел в них бесполезных для страны паразитов. Другими словами, подавление и эксплуатация не являются основной причиной возмущения масс; богатство, не подкрепляемое общественными функциями, возмущает гораздо больше – никто не понимает, зачем нужно это терпеть.
Ханна Арендт. Истоки тоталитаризма
Он высился в юго-восточном углу перекрестка. Прин зашла сзади, обошла кругом, оказываясь поочередно то в четырех колеях, то в кустах, вернулась обратно. Она пришла к выводу, что юго-восточный угол помещался когда-то в середине большого круга; камни, которыми был вымощен этот круг, еще кое-где виднелись, а другие, торчащие по бокам, служили оградой. В поперечнике круг насчитывал футов шестьдесят, а четыре дороги, судя по всему, были раза в три шире, чем теперь.
У Прин ушло больше получаса, чтобы облазить кусты и всё это вычислить. В середине круга стоял дракон – покосившийся, заросший плющом и лишайником. Она еще толком не разглядела его, когда на западной дороге послышался стук копыт, и безотчетно укрылась за пьедесталом.
Шестерка лошадей тащила крытую повозку с золочеными кистями. Следом ехала телега с солдатами, за ней еще полдюжины фургонов величиной с лицедейский. Лошади шли легкой рысью, не быстрее бегущего человека. Такой бегун как раз выпрыгнул из задней повозки, обогнал три других и вскочил в четвертую. Еще один в то же время спрыгнул из переднего экипажа, пропустил мимо весь кортеж и залез в задний – они, как видно, передавали что-то от одних седоков другим.
Еще немного, и караван повернул на север, на дорогу, по которой недавно шла Прин. Для таких, наверно, и вымостили когда-то дороги, решила она. И гонцы в то время бегали по гладкому камню, а не по заросшей обочине.
Она села на угол постамента, размышляя, откуда и куда мог ехать этот обоз. Раз на север едут, то не иначе в Колхари, а может и в самый Высокий Двор.
Теперь в оседающей пыли шел Тетти – племянник местного пивовара, старого Роркара; пивоварня находилась примерно в миле отсюда, и Прин уже с неделю работала там.
– Видел? – спросила Прин.
Тетти кивнул на ходу.
– Кто это может быть?
– Да мало ли. Узурпатор Стретхи, к примеру… хотя его цвета синий и оранжевый. Или принцесса Элина… хотя на моей памяти она ни разу сюда не наведывалась, а раньше, дядя говорит, наезжала частенько. Может, и барон Кродар с самой малюткой-императрицей, только мы не знаем, вправду она приезжает к нам или нет. Всё делается в глубокой тайне. Мы узнаем, кто это был, только если они заедут к дяде да пива закажут. Такое часто бывает, но они обычно раскрашивают свои повозки в цвета других великих домов, чтобы сбить с толку таких, как мы. Вот закажут у дяди пару бочонков, тогда и поймем.
Долговязый Тетти был парень добродушный и по-крестьянски открытый. Прин он нравился, хотя и скуку порой наводил. Совсем щенок, вроде тех, что по пивоварне носятся, одни локти, уши да коленки. Борода уже пробивается кое-где, но в промежутках младенчески гладкие щечки. Дома в горах Прин смеялась над мальчишками, у которых ломался голос лет в двенадцать-четырнадцать, но Тетти застрял на этой стадии в возрасте, когда мальчишкам уже полагается быть мужчинами. Сама Прин после своего полета над Фальтами полагала себя взрослой женщиной, да и немудрено: она путешествовала, убивала, говорила с Освободителем, узнала от госпожи Кейн, что у воды есть память, и занималась любовью с контрабандистом. Впрочем, как-то раз, с помощью Ирника, она выяснила, что Тетти всего на девятнадцать дней старше ее.
– А зачем, по-твоему, они приезжали?
Тетти взгромоздился на постамент рядом с ней.
– К графу Жью-Грутн, не иначе.
Прин нахмурилась. Она, как и многие путешественники тех времен, делала в пути остановки лишь из боязни, что дальше дороги уже не будет и начнется полный хаос, где земля, вода и воздух неразличимы. Но и здесь, на предполагаемом краю света, обнаружился перекресток больших дорог, где только что проехал караван некой важной персоны.
– Куда можно попасть по этим дорогам, Тетти? – спросила она.
Тот задумчиво помычал.
– Вот по этой через полчаса придешь к замку барона Альдамира – только там никто уже не живет столько лет, сколько нам с тобой вместе. Ежели прямо, придешь к руинам монастыря Вигернангх; последний фейер – так на старом варварском языке назывались монахи – ушел оттуда с дюжину лет назад. А вон там, – Тетти показал на дорогу, по которой приехал кортеж, – живет граф Жью-Грутн, самый, почитай, знатный вельможа в Гарте. – Сказав это, он, к удивлению Прин, начал обрывать побеги плюща, скрывавшие пьедестал. – Можешь прочесть, что тут написано?
Прин провела пальцем по вырубленным на камне знакам, держа другую руку на астролябии.
– Я подумал, что сможешь, ты ведь учишь меня читать. – Дядя Тетти вменил это Прин в обязанность с первого же рабочего дня. – У тебя на диске такие же знаки.
