– Лучше бы не надо… – Верхнюю половину листа занимали какие-то незнакомые письмена. – А впрочем, ладно.
– Держи вот так, прямо. – Ардра, зажав чернильное стило в кулаке, поставил точку на одну светящуюся дырочку и на другую, стараясь, чтобы тень от его курчавой головы не заслоняла тень «паука». – Это звезды. Знаешь названия, которые им дают моряки?
Путешествуя на юг, Прин уходила порой от костра и смотрела в ночное небо, думая, как все путники, что звезды – единственная постоянная величина в ее изменчивой жизни. Хотела познакомиться с ними поближе, попробовать описать их – и, как многие путники, возвращалась в круг своего костра и своих забот.
– Н-нет… – прошептала она.
– Ровно держи, не дергайся!
– Нет, не знаю.
– Я тоже. – Ардра поставил на пергаменте последнюю точку. – Всё, можешь опустить.
Прин положила «паук» к другим дискам.
– Но картины, которые складываются на небе из звезд, ты наверняка видела. – Ардра провел между точками одну линию и другую. – Так правильно? – спросил он у графа. Тот кивнул.
– Я думал, он не вспомнит, – сказал Джента.
Раб почесал о плечо подбородок: комары в сырой каменной трещине так и кишели.
Ардра, соединив все звезды с одной, выше всех, продолжал чертить. На пергаменте вырисовывались угловатые крылья, острая морда, шея, туловище…
– Да это дракон! – воскликнула Прин.
– Ага. – Оставшиеся «звезды» сложились в изогнутый хвост. – Созвездие Гауин, Великий Морской Дракон, стерегущее сокровища Олин. Видела его среди звезд?
– Не знаю… В детстве мне бабушка показывала созвездия, но говорила, что в разных частях страны люди видят звезды по-разному. Да и названия я не запоминала.
– Ты не могла его видеть, и я тоже не видел, потому что нет такого созвездия. Дырки проделаны так, чтобы северяне, знакомые со звездными картами южных моряков, думали, что это наши южные звезды – но на самом деле этого созвездия ни на юге, ни на севере нет.
– Надо же, не забыл, – сказала Лавик.
– Ты можешь смотреть на небо всю ночь, в любое время года, из любой части света… Ардра снова взглянул на отчима, и Прин догадалась, что мальчик повторяет его слова, – наблюдая вечный круговорот звезд – и все равно его не найдешь. Его просто не существует. Вот почему эти звезды «другие». И… – Ардра сник. – Дальше не помню.
Самый нижний диск астролябии представлял собой плоскую тарелку с ободом и отверстием для оси. По ободу тянулись местные письмена, не требующие заглавных знаков.
Граф взял его у пасынка и повернул так, что теневое кольцо легло на дракона.
– Пусть наша гостья посмотрит сама. – Он подал тарелку Прин.
Она присмотрелась к знакам на ободе.
– Это Белхэмовы обозначения чисел, но я их не помню…
– «Один», – стал называть граф, водя пальцем по бронзе, – «два», «четыре», «восемь», «шестнадцать», «тридцать два», «шестьдесят четыре» и так далее. Круг ничего не значащих чисел.
– Давайте я снова ее соберу. – Ардра забрал тарелку у Прин.
– Ардра! – укоризненно молвил граф.
– Что? Я хотел собрать астролябию… можно?
Прин кивнула.
– Теперь ты видишь, – сказал граф, – что твоя астролябия, как знак среди других знаков…
– Представляет собой, – подхватил Ардра, – карту несуществующей местности под воображаемым созвездием на невиданном небе в… в кольце ничего не значащих чисел. Вот почему это магия.
– Исходя из всего этого, ты должна понять, – продолжал граф, – что астролябия – не орудие труда, не ключ от замка, не карта, указывающая путь к сокровищу, не зашифрованное послание; что это не шкатулка с секретами, которую можно открыть другим инструментом, другим ключом, с помощью другого шифра и другой карты. Это искусственно созданная часть искусственного механизма, который, маневрируя разными значениями, открывает пространство, из которого некоторые значения исключены навсегда. Только это и позволяет ей работать – если пользоваться языком пивоварни – в большой системе.
– Она как замок, где нет владельца, – сказала Лавик.
– Как монастырь, из которого ушли все монахи, – сказал Джента.
– Как дом Освободителя в Неверионе, – добавила Прин.
Граф нахмурился.
– Вот, держи. – Ардра вручил Прин собранную вновь астролябию.
– Очень хорошо, Ардра, – похвалил Джента.
– Твоя астролябия производит в системе свое особое действие, как и все прочие знаки, – продолжал граф.
Ардра, удивив Прин, надел цепь ей на шею, сказав:
– А вот это мне непонятно.
Граф с легкой досадой обратился к пергаменту со знаками Белхэма.
– Возьмем знак «один». Он никак не может обозначать «два», «три», «четыре», «пять», «шесть», «двадцать два, деленное на семь»…
– Но может обозначать яблоко, грушу, кумкват, замок, барона и даже другое число, – возразила Лавик. – Их мы не исключаем.
– Лишь то, что исключено, и придает ему смысл. Что ты, собственно, здесь делаешь, Ардра?
– Я? – заморгал тот. – Матушка прислала меня… – И посмотрел на раба, которого, как заподозрила Прин, граф, Лавик и Джента до сих пор вовсе не замечали.
– Вот как. И зачем же графиня Ньергринкуга прислала тебя сюда?
– Господин, – произнес раб тонким, против ожидания, голосом, – госпожа просила сказать, что кушать подано.
– Спасибо, Ардра. Можешь идти. – Последнее относилось к рабу; тот приложил кулак ко лбу и поспешил вниз. – Так что же, пойдем?
Джента обнял Прин за плечи; той сначала вспомнился дружеский жест, которым граф и госпожа Кейн обнимали простолюдинов, но после, на лестнице, ей подумалось, что это чисто мужская ласка – и она не возражала бы, будь это Иниге, а не его старший брат, волосатый и безобразный. В узком проходе ему пришлось убрать руку, и Прин сквозь комариный гул заторопилась на свет.
– Мне думается, что это своего рода безумие, заставляющее человека снова и снова делать то, чему его обучили. Вы согласны со мной? – вопросил Иниге со своего ложа под светильниками. – Здравый смысл подсказывает, что Роркар ничего бы не смог поделать, если б его рабочие сами захотели стать хозяевами. Однако Ирник каждое утро идет открывать пивоварню, пока Роркар еще спит. Однажды рабочие, правда, взбунтовались, но тут отец вызвал своих солдат – вот для чего он нужен местным дельцам. Однако солдаты ушли, а бунт не возобновился. Рабочие, которые его помнят, говорят, что раз солдат нет, то и бунтовать незачем. И никто, я уверен, не рассказывает Ирнику о его предшественниках, которых отец вместе с Роркаром прогнали или вовсе убили за желание облегчить жизнь труженикам. На языке Белхэма этого не опишешь, и в новых знаках тоже никто не пробовал описать.
