Еще глоток – холодный, но согревающий.
– Он сделал нечто ужасное, только я не помню, как его звали. Это важно, но я, кажется, никогда и не знала.
Глаза заволокло что-то красное. Платье Тритти… вот и лицо наверху.
– Чудесная история, я очень ее люблю. Мы все любим. Старые сказки самые лучшие, а эта к тому же необходима, чтобы поднять из воды затонувший город. Не говори только, что забыла имя королевского дяди! В этом вся соль, особенно когда ты рассказываешь эту историю нам!
– Я плохая рассказчица. Лучше бы все это записать, обдумывая каждое слово. – Прин чувствовала себя крайне нехорошо и неловко. – Если б меня не заставляли рассказывать, я написала бы всё по правде и поняла, почему это так много значит для меня и для вас…
– Жью-Грутн. Мы все это знаем, поэтому не важно, насколько хорошо ты рассказываешь. Дядю королевы с материнской стороны звали Жью-Грутн. Это родовое имя моего мужа и всех его предков. В старых сказках имена утрачивают значение, но мы любим, когда наши гости… Это часть механизма – граф ведь, кажется, тебе объяснил? У нас в этом свой интерес, как ты понимаешь…
Прин уставилась в мерцающий кубок.
– Граф Жью-Грутн дал ей…
Из кубка пахнуло ужасом, и всё, что было дальше, смешалось у нее в голове.
Отшвырнула она кубок?
Закричала?
Перевернула боковой столик?
Опрокинула свою кушетку и раскидала подушки?
Бросилась бежать, оттолкнув Иниге и Лавик?
Позднее она рассудила, что определенно сделала какие-то три вещи, а одну определенно не сделала. Но что она сделала, а что нет, Прин не могла сказать, хотя много раз перечисляла содеянное на глине, воске и пергаменте. Чем она размахивала – клинком Дикой Ини или ножом, которым резали мясо, когда Джента отскочил назад, растопырив руки, а граф спрятался за ним и перехватил рвущегося в бой Ардру? Она помнила, как развевался плащ графа – запуталась она в нем или пробежала насквозь? «Держи ее!» – крикнул кто-то, а кто-то еще – граф, не она – завопил: «Осторожно, астролябия!» И «Не пускайте ее!» Но она уже выбежала через одну из арок.
Что же было потом?
Она бежала по нескончаемым покоям и коридорам в поисках выхода? И рабы в белых нашейных оборках шарахались от нее? Выскочила в сад и побежала через кусты в темноту? Оказалась на какой-то скале, ухватилась за ветку; внизу прошли люди с факелами во главе с Иниге, говоря: «Вон туда… ты ведь слышал?» – и что-то на варварском языке. Задержалась перед скошенным полем с облетевшим деревом в середине – значит, светила луна? Побежала по стерне, по мокрой почему-то земле. Влетела во мрак со светлыми пятнами, где что-то щекотало ее, хлестало по ногам, хватало за цепь на шее, которую она охотно бы сорвала сама.
Она пыталась встать, упершись руками в гальку, и что-то светило ей прямо в глаза. Огромная луна – в горах она ни разу такой не видела – стояла над волнистым горизонтом.
Галька сыпалась вниз. Над головой высился большой камень, рядом торчал еще один, пониже. Оба белели в ночи, как мел.
Прин села, обхватила руками колени. Ее подташнивало, но если посидеть тихо, может и обойдется. Наплывал туман, светила луна.
Вверху раздался крик. Сквозь круговерть листьев летела какая-то птица – мелькнуло зеленое крыло, и лунный свет поглотил все краски. Прин поднялась и вышла на край обрыва. Под ней клубился туман, под туманом катились волны, набегая на берег. Она набрала воздуху до боли в животе, едва не потеряв равновесие, и прокричала:
– Я, Прин, хочу предостеречь Морского Змея против Голубой Цапли!
Откуда она взяла эти слова? В тумане взметнулась серебряная струя, и Прин, зажав себе рот, отступила.
Под обрывом в тумане колебалось что-то еще. Вода? Нет, что-то плотнее воды.
Послышался всплеск, за ним другой. Вода раскрывалась, будто цветок, роняя в туман раскаленные лепестки.
Земля под ногами чуть заметно дрожала, бриз уже не шептал в ушах, а ревел.
Прин хотела сесть снова, боясь упасть, но застыла на месте. Из тумана вставала твердь.
Вот поднялись три башни и мост между ними. В них прорезались окна.
Море пенилось, со стен струилась вода. Здания поднимались; одно подпирало другое, покосившееся.
Туман обволакивал Прин со всех сторон. Вода отливала нефритом, пена – слоновой костью. Между домами пролегли улицы, на перекрестках вихрились водовороты.
Что это, стена рухнула? Нет, просто ил с нее отвалился.
Из воды появилось шесть… семь… восемь… девять резных наверший колонн. Одной капители в ряду не хватало.
Колонны поднимались все выше, стряхивая водоросли. Из воды выступила упавшая. Стали видны синие плиты на улицах и обвалившиеся колонны других домов.
И тогда Прин увидела.
Вода, замутненная илом и водорослями, излучала золотое свечение. Забытые желания нахлынули на Прин с новой силой, как пена, как ветер. Она не станет ничего брать, только посмотрит… ну, разве горстку монет.
Золото наполняло переулки и выливалось в улицы. Раньше оно, как видно, хранилось в каком-то доме… да не в одном.
Прин бегом спустилась с обрыва, вытаскивая ноги из ила. Ступила на мостовую. Начала пробираться через битый камень и раковины. Мокрая, грязная, исцарапанная, она карабкалась вдоль замшелой стены.
В конце переулка мерцало золото, но развалины преграждали путь. Прин показалось, что монеты, слитки, украшения движутся, струятся, как водопад…
Тогда она вспомнила о драконе.
Над сломанным карнизом сгустился туман, желтый от невидимой отсюда луны. Она ведь только посмотрит… Прин взялась за астролябию, холодную, будто тоже из-под воды, заглянула за угол… Всего шесть повозок? Скорее шестьсот! Целая гора, большей частью желтая, но кое-где темная, как железо, или позеленевшая от водорослей. А что же под ней?
Прин вздрогнула, увидев за колоннами у полуразрушенного колодца голову демона… но и та была золотая.
Миг спустя гора сокровищ зашевелилась.
По сверкающему склону, снизу доверху, прошла дрожь. Прин попятилась, врезавшись задом и плечом в угол дома. Золотые складки набегали одна на другую, обнажая крыло. Угловатое, в чешуе из монет, оно закрыло пятую долю небосвода, затенило весь двор. Неподвластное лунному свету, оно светилось само – дракон, чудище, Гауин.
Золотая голова за колоннами шевельнулась и посмотрела на Прин.
Та присела, вжавшись спиной в шероховатый камень.
Вдали поднялось над крышами другое золотое крыло. Ветхая стена рухнула под напором чудовищной морды. Под бронзовыми веками открылись черные ямы глаз. Унизанная самоцветами губа обнажила частокол неровных, обломанных кое-где зубов в коралловых деснах.
Прин, отступая, едва не растянулась.
