– Ну что ж, – сказала Прин, – выбора вы мне не оставили.
– Вот и ладно. Садись впереди меня.
Прин, испуганная и рассерженная, ухватилась за твердую конскую шею, а всадник убрал копье в чехол, подхватил ее за ляжку и помог сесть. (На дракона она забиралась без всякой помощи!) Всадник, придерживая ее за живот, пустил рысью свою кобылу, и все три лошади пошли вровень. То, что ее вынудили сдаться, разозлило Прин еще больше.
– Раз уж вы наказываете меня за то, что чуть не сболтнул ваш дружок, скажите хотя бы, о чем речь. Кто такой этот Освободитель – и не лапай меня за грудь! – Прин сдвинула темную руку вниз.
– Хочешь знать, кто такой Горжик? – засмеялся коренастый. – Когда-то он был рабом, а теперь поклялся искоренить рабство в Неверионе. Глядишь, и министром станет когда-нибудь! Я знал его по императорской армии – он был офицером и считался одним из лучших. – Всадник поправил широкий пояс на волосатом животе. – Я служил под ним всего месяц, потом нас к другому капитану перевели – а теперь мы снова хотим к нему, если он нас возьмет. Так ведь, ребята?
– Точно! – откликнулся молодой.
– Он меня, небось, и не вспомнит, но мы, солдаты, его любили. А рабство – это зло, с которым двое из нас знакомы не понаслышке. Потому мы и собираемся…
– Сказала, не лапай! – Рука голого снова прокралась куда не надо. – Я не просилась ехать с тобой и не хочу играть в ваши дурацкие игры! Перестань сейчас же!
– Знаешь, садись-ка ты лучше сзади. Тогда…
– Тогда она тебя сможет держать за что хочет! – крикнул молодой парень. И он, и коренастый ухмылялись до ушей.
Ну и дурак, подумала Прин. Раньше она подумывала обратиться к юнцу за помощью, как к своему ровеснику, но он говорил глупости и явно заискивал перед двумя старшими. Она слезла с лошади; коренастый тоже сошел, чтобы ее подсадить, хотя она не просила. (Помни, что ты совсем недавно на драконе летала, говорила себе Прин.) Да он весь в шрамах, увидела она, оказавшись у голого за спиной. Таких она еще не видывала – эти отметины оставил не плуг и не нож. Она взялась за твердые, горячие бока всадника; на одном тоже прощупывался узловатый рубец.
Повязка на голове всадника пахла маслом и лошадьми. Дорога спускалась в густую рощу. Прин покачивалась в такт, сжимая коленями лошадь, а руками наездника.
Прекрасную молодую королеву похитили разбойники… Только эти трое совсем не сказочные разбойники, а она не прекрасная дева. Не время сочинять сказки. Страшновато, конечно, но не так чтобы очень. Ее ведь в самом деле могли убить.
– Ну и где он, этот ваш Горжик? – спросила она молодого, повернув к нему голову.
Он, может, и сказал бы, но посмотрел на двух других и ответил:
– Скоро сама увидишь.
Прин не заметила, как они въехали в город. Дорога теперь шла вдоль реки, и копыта уже не хлопали по пыли, а стучали по камню. Карниз богатого дома за увитой плющом стеной украшали глиняные фигуры и зеленые изразцы. Дорога вильнула в сторону от реки, и на другой ее стороне вырос дом еще выше.
– Ты спрашивала, где Горжик-Освободитель? – обернулся к ней голый. – Вот, погляди!
У ворот стояли вооруженные люди. На этом доме почти все изразцы обвалились, по крыше тоже расхаживали стражники, кто с копьями, кто с луками, в углу торчало изваяние – то ли дракон, то ли орел.
Стена вокруг дома вдвое превышала долговязого юнца на коне. Всадники остановились перед воротами, и коренастый прокричал часовым в кожаных шлемах с тесаками на поясе:
– Скажите своему хозяину, Горжику-Освободителю, что трое храбрых ребят готовы ради него на всё!
Стражник с голубыми глазами и белокурой курчавой бородкой варвара – на элламонском рынке таких не часто увидишь – проревел в ответ:
– Назовитесь!
– Скажи великому Горжику, что к нему пришли Южный Лис, – коренастый показал на голого, – Рыжий Барсук, – это относилось, видимо, к парню, – и я сам, Западный Волк, – он приложил руку к собственной мохнатой груди. – Спроси его, слышал ли он о нас и довольно ли наших подвигов, известных повсюду, чтобы он взял нас к себе. Пусть подумает – мы вернемся за ответом через пару часов.
– Но вас вроде бы четверо? – уже не прокричал, а обыкновенным голосом сказал варвар, кивнув на Прин.
– Про девчонку-то я и забыл, – промолвил Западный Волк столь же тихо и заорал, набрав воздуха: – Скажи, что Голубая Цапля тоже готова примкнуть к нему!
Затем Волк, Барсук, Лис и Цапля (вспоминавшая о Вран и больших знаках) отъехали от ворот. Следуя по улице с высокими домами, Прин думала: вот он, значит, какой, мужской мир. Меня заставляют ехать, хотя я охотнее шла бы пешком, трогают, хотя их не просят, нарекают новым именем, хотя я и старое только что научилась писать – угрожая мне при этом смертью, как мнимой шпионке. Знать бы, каких они наслушались сказок. Не нравится мне это, совсем не нравится.
Не заметив раньше, что они уже в Колхари, Прин и теперь не заметила, как пригород сменился собственно городом. Она поняла это лишь когда лошади свернули с людной мощеной улицы в грязный переулок, где стояли хижины с тростниковыми крышами. За ним последовали другой переулок, в конце которого виднелась вода и мачты на ней, и другая большая улица.
Шум и толкотня на ней ошеломили Прин. Привыкшая к пересудам и строгостям маленького горного городка, она спрашивала себя: да знают ли они здесь друг друга?
Лошадь Лиса уже дважды шарахалась в сторону: один раз от идущей напролом женщины с громадной корзиной на спине, другой – от трех ребятишек, бегущих за черным мячиком. Он застрял между булыжниками; девчушка, голая как Лис, с грязными по колено ногами, схватила его и умчалась в переулок, преследуемая варваренком в рваной рубашке. Лошади шагом пробирались среди прохожих. Кто-то окликнул друга на той стороне, другой кричал что-то вслед уходящему.
Из-за угла вышли две женщины, увлеченные разговором: одна седовласая, другая помоложе, подпоясанная красным кушаком. Двое слуг, мужчина и женщина, держали над ними зонтики – вернее, пытались держать: солнечная полоска то и дело скользила по замысловатой, с серебряными гребнями, прическе пожилой женщины. Взмахивая синими рукавами и звеня браслетами, она обернулась к другой своей спутнице, совсем молоденькой, с короткими, до нелепости светлыми волосами. Та, одетая во что-то вроде кожаной сбруи, обнажающей грудь, шла по горячим камням босиком, за поясом у нее торчали рукоятки ножей. Прин дала бы ей не больше восемнадцати лет, от силы двадцать. Порой она отлучалась – скажем, посмотреть на орехи в корзине разносчика – и тут же возвращалась к двум другим женщинам. Служанка, больше не надеясь заслонить резвую девицу от солнца, положила зонтик себе на плечо.
Лис, Барсук и Волк, должно быть, тоже их видели, но все внимание всадников поглощали лошади – а женщины тем временем двигались прямо на них.
Служанка взвизгнула, лошади взвились на дыбы.
