Меня вот, к примеру, занимают эти игрушки: глиняные куклы для маленьких, упругие мячики для ребят постарше, игорные доски для юношества. Задача у всех одна: победить скуку, заполнить чем-то досуг, приносимый цивилизацией. То, что предлагают эти игрушки, весьма невинно на первый взгляд. «Мы учим детей будущим трудам, не навязывая ответственности, – говорят они. – Развиваем тело, пока оно не ведает об опасностях, сопряженных с необходимыми действиями. Развиваем ум, пока он не ведает ограничений, накладываемых государством на всякое значимое решение». Но их предназначение становится куда более зловещим, если подумать как следует.
Кукла. Кто сказал, что малыши должны учиться нянчить младенцев, тискать их, баюкать и бросать, когда надоест – задолго до того, как у них появятся свои дети, способные общаться на доязыковом уровне?
Мяч. Кто сказал, что дети должны развивать в себе скорость, ловкость и чувство ритма до того, как они столкнутся с необходимостью выносливости, настойчивости и упорства в любой игре, с политикой она связана или с искусством?
Игорная доска. Кто сказал, что молодежь должна учиться стратегии и счету до того, как научится наблюдать, вникать в суть вещей, обобщать – всему тому, для чего могут быть полезны настольные игры?
Так мы оказываемся в ловушке у всякого рода игр, сталкиваемся с непредвиденными и непредсказуемыми последствиями самого невинного, казалось бы, из занятий. Видим перед собой новую угрозу, стремясь освободиться от навязчивой актерской игры. Но куда это мы с тобой забрели?
С этими рядами я незнаком. Здесь продается либо то, чего я еще не видел, либо нечто настолько древнее, о чем успели забыть. Оказавшись в незнакомой нам области, мы движемся наугад. Мы теряемся на карте этих земель, становимся и картой и картографом, и письмом и читателем; разделительную черту можно провести только волшебной линейкой, измерить волшебным циркулем, определить ее направление астролябией, настроенной на неведомые созвездия в воображаемом небе, расплатиться с противной стороной монетами без чеканки – но черта эта исчезает у нас на глазах, отнимая у нас всякую свободу, власть и возможность выбора.
Заблудившись столь безнадежно, мы можем лишь представить себя в образе великих безымянных мастеров, ведущих такую же безымянную игру, цель коей – создание выдумки, преподносимой нам как государством, так и собственным воображением; выдумки, принимаемой полностью порабощенными за свободу. Но радуйся – рынок уже кончается, и скоро мы избавимся от коварной торгашеской заразы!
Прин слушала прилежно, позволяя себе, однако, порой уклоняться в сторону. Надкусывала спелую фигу, протянутую доброй торговкой, и думала о своем.
Иногда монолог громадного раба имел прямое отношение к ларькам, мимо которых они шли, иногда уходил в некие заоблачные дали. Прин съела сочный персик, протянутый веселым разносчиком, и бросила красную косточку на кирпич, а ее спутник никак на это не отозвался. Или взять музыкантшу, о которой он говорил. Послушать его, так милее создания нет на свете – Прин же видела перед собой девушку в платье из дорогой ткани, но засаленном и потрепанном, непричесанную, с узкими плечами и широкими бедрами; она бродила между лотками, продев палец в ручку кувшина, и покачивалась в такт только ей слышной мелодии. Когда раб повернул к фонтану, девушка вдруг швырнула свой кувшин наземь, и он разбился! Прин замечала ее еще несколько раз, то в одном ряду, то в другом – она шла, скрестив руки и глядя прямо перед собой. Может, музыку сочиняла, а может, выставленные товары наводили ее на какие-то свои мысли. Однажды у цветочного ларька (между лицедеями и игрушками) она чуть не налетела на великана, сморгнула удивленно, явно узнав его, и ушла прочь. Но раб больше не поминал о ней и продолжал говорить о другом. Прин на этот раз дали две черные сливы, а он даже и не заметил – и торговец, покачав головой, забрал вторую сливу назад. Они с великаном шли будто по разным рынкам в двух разных городах. Но фига, которую ей сунула та первая женщина, сразу навела Прин на мысль, что фрукты задаром здесь раздают далеко не всем.
Что же в ней такого особенного?
Да то, видимо, что ее сопровождает этот огромный раб, о котором она, видимо, чего-то не знает.
– Говоришь, твои спутники искали Горжика-Освободителя? – спросил он и впервые после перехода через мост посмотрел на Прин. – Я отведу тебя к нему, если хочешь. – И улыбнулся, тоже впервые после моста.
– Так это он твой хозяин?
– На твои вопросы ответить куда как трудно, – опять посерьезнел он.
В голове у Прин забрезжило то, о чем вы, конечно, уже догадались; у нее на это ушло больше времени не потому, что она глупей вас – просто для нее это была жизнь, а не литература, и многочисленные истории, сделавшие вас столь изощренным читателем, тогда еще не были написаны.
Они уже покинули рынок, и Прин спросила:
– Разве нам не надо обратно к мосту? Мужчины, с которыми я приехала, спрашивали об Освободителе в большом доме, в пригороде…
– Если тебе нужен Освободитель, иди со мной! – хохотнул великан.
Прин стоило труда приноровиться к его широкому шагу.
– Значит, он не живет в том доме?
– Я научился этой хитрости, служа посыльным у знатного южного вельможи, драконьего барона Альдамира. Многие любопытствуют, где можно найти Освободителя, и я предлагаю им много подобных мест. В открытые схватки со мной Высокий Двор пока не вступал, но шпионов уже подсылали. Любопытство полезней удовлетворять, чем оставлять без ответа.
– Ты на самом деле не раб, верно ведь? – Произнести это было куда легче, чем Прин казалось.
– Я поклялся не снимать железный ошейник, пока хоть один человек в Неверионе носит его.
Они повернули за угол.
– Оппозиция говорит, что я жив потому лишь, что малютка-императрица пока не принимала суровых мер. В больших городах рабов всегда было мало, а теперь еще меньше, но на дорожных, рудничных и сельских работах их до сих пор великое множество, не говоря уже о домашних рабах в поместьях аристократов. Видишь ту старую таверну внизу? В ее подвале как раз и обитает Горжик-Освободитель. – Он снова улыбался своей щербатой улыбкой. – Но прямого пути к ней, как и ко всему, что его касается, нет. Идем.
Переулок, по которому они шли, определенно вел не к таверне. Дух приключения, совсем было сникший, когда всадники бросили Прин на улице, робко поднимал голову. Прин и волновалась, и опасалась. Раньше она к приключениям не стремилась, но была к ним готова. Теперь, несмотря на дракона, она не знала, хочет ли приключений, и не была уверена, готова ли к ним.
– Сюда, девочка.
В этом дворе тоже был колодец с каменной стенкой до пояса. Великан открыл деревянную крышку; на ней болталась веревка, но ведра не было. Кусок известки, брошенный им в колодец, гулко стукнул о днище.
– Видишь? Там сухо. – Он сел на край, спустил ноги вниз. – Полезай за мной. – Он стал спускаться, и его голова пропала из глаз.
