Да, это были разбойники! Признаюсь в этом и горжусь этим! Быть разбойником лучше, чем быть рабом.
Память мне во многом изменяет, хозяин, но тебя я запомнил накрепко. Ты носил меня в шахту и обратно, когда сам я ходить не мог. Ты отправил меня с евнухом, когда насильники готовились добить меня своей похотью. – Нойед, ухмыляясь, посмотрел на убитого. – Этот пес обвинял тебя в предательстве – что из того? Я сам предавал не раз. Если бы всем предателям полагалась смерть, Неверион обезлюдел бы от Высокого Двора до рудничных ям.
Несколько человек засмеялись, услышав это.
– И я тебя помню, Нойед, – сказал Горжик. – Помню, как держал тебе голову. Помню, как носил тебя, маленького, пышущего горячечным жаром, в штольню. И, наверно, прогонял тех, кто пытался отнять у больного мальчонки еду. Я и теперь такой, каким был тогда. А помнишь ли ты тех, кто тебя насиловал и собирался проделать это еще раз? Их было семеро: четверо простых рабов, десятник и двое стражников.
Нойед сморщился.
– Помню ли? Нет… и тысячу раз клял свою память за это. Их лица? Было темно. Голоса? Они лишь пыхтели или шептались, а в ушах у меня звенело от лихорадки. Если б ты назвал мне хоть одного, я бы убил его вмиг, как и этого пса!
– Не сомневаюсь, – хмыкнул Горжик.
– Хозяин, ты подарил мне жизнь! Дал вкусить свободы и тем позволил победить смерть! Поэтому ты должен жить, а этот варварский пес, – Нойед плюнул на труп, – должен был умереть.
– Зря ты его бесчестишь. – Горжик сошел с последней ступеньки и положил руку на плечо маленького воина. – Я помню тебя, Нойед, и помню то, о чем ты рассказывал – быть может, даже лучше тебя. Ты доказал мне свою дружбу, но этот мертвец тоже был моим другом… когда-то. Может, он меньше бы меня ненавидел, если бы меньше любил.
– Кто это там? – крикнул кто-то из задних рядов. Все вокруг задирали головы.
На другом балконе стоял человек с коротким копьем.
Нойед схватил Горжика за руку.
– Это сообщники мертвого пса, хозяин! Он говорил, что придет не один, а я ему не поверил, ведь напал он на тебя без…
Человек на балконе метнул копье.
Прин скатилась по ступеням. Вооруженные люди бежали вниз по лестнице у водопада, им навстречу спешили те, что стояли внизу.
Кто-то навалился на Прин – Барсук. Он беззвучно открывал рот, пытаясь достать копье, вонзившееся между его лопаток. Еще миг, и он упал на мертвого варвара, неестественно вывернув шею. Изо рта у него текла кровь.
Прин пустилась бежать.
Двое дерущихся упали в ров, обрызгав ее. Трое спускались в зал по веревкам, с нижних балконов попросту прыгали. Один сгреб в охапку бегущую женщину; та принялась молотить его по лицу, а потом заехала коленом между ног так, что он скрючился и упал на жаровню. Его вопль прорезал все прочие шумы: он поджарил себе плечо и ягодицу.
Горжик, с тесаком в одной руке и мечом в другой, рубил то вперед, то назад.
Прин, перебежав деревянный мостик, чуть не столкнулась с Волком – он отбивался от неприятеля с пикой, а по веревке уже лез другой. Пользуясь тем, что противник Волка ее не видит, Прин схватилась за пику и дернула, а Волк ринулся вперед и всадил во врага свой меч. Пика в руках Прин ослабла. Она повернулась и увидела свирепый оскал, поднятый меч, ступившую на пол ногу в сандалии, вспыхнувшую огнем пряжку на волосатом бедре. Не раздумывая, она ударила тупым концом пики в живот, находящийся вроде бы где-то посередине. Враг, как-то сразу соединившийся воедино, отлетел на край рва и треснулся затылком о камень. Так он один был? Ей казалось, что их не меньше пяти!
Волк, удивленно моргая, застыл на месте.
Прин продолжала дубасить, уложив еще одного и другого, пытавшегося его оттащить.
Потом ее тоже ударило что-то в бок; она упала и на миг ослепла от боли, но пику не выпустила. Прозрев, она увидела того, кто ее сразил: сам ослепший от крови, текущей из раны на лбу, он размахивал во все стороны своим широким мечом. Прин, думая, что он разрубил ее пополам, ощупала бок – нет, крови не было, удар пришелся плашмя, но ведь она даже и не замечала этого слепого вояку! Она поднялась и опять побежала, увернувшись еще от двух супостатов. С балкона прямо над ней спрыгнули еще двое, держа мечи наготове.
Прин, движимая не столько страхом, сколько злостью, действовала на удивление четко и быстро. Боль в боку сменилась чем-то вроде покалывания по всему телу. От удара пикой меч одного прыгуна отскочил прямо ему в лицо – острием, не плашмя.
Прин добавила сначала по голове, потом по затылку, и враг упал на меч, пришедшийся ниже подбородка. Второй вопил благим матом, подвернув ногу. Из уха и носа первого хлынула, пузырясь, кровь. Прин с пикой наперевес взбежала по лестнице, откинула занавеси и только в комнате со скамейками спохватилась, что острие пики направлено ей в живот. Стоит ей споткнуться, и она прикончит сама себя, как прикончила того прыгуна.
Перевернув оружие древком к себе, она углубилась во мрак. Много ли тут поворотов? Пика скребла по мокрым стенам туннеля и порой застревала. В темноте, со стучащим в голове словом «убийца», злость грозила смениться ужасом.
Потом нахлынула боль.
Новая? Нет, все та же, в боку – только теперь она сосредоточилась в одном месте, с ладонь шириной. Каждый вздох давался с трудом. Прин бросила громоздкую пику и потащилась дальше. Боль даже страху места не оставляла. Может, ребро треснуло? Держась одной рукой за стенку, Прин пощупала бок и убедилась, что лучше его не трогать. А что, если она свернет не туда и заблудится? Боль, к счастью, мешала задумываться об этом. Не прилечь ли? Она, в конце концов, на драконе летала. «Я убила человека, – прошептала Прин и поправилась: – Несколько человек». Это, увы, не слишком ее огорчило, но боль напомнила, что убить запросто могли и ее.
Еще немного, и боль, миновав свой мучительный перевал, начала утихать. Можно было прислониться к стене и неглубоко подышать. Мысли переходили от убийства к опасности заблудиться. Вспомнилась сказка о девочке, которая убила столько людей, что начала вести себя странно. Прин пошла дальше, спрашивая себя, чего она ищет в этой кромешной тьме. В уме возник образ Нореминой подруги, в маске, с двойным мечом. Зачем ей вспоминаются эти сказки? Хотя они, может, и лучше оставшейся позади резни, где людей рубят, топят и протыкают. Подумав об этом, Прин поняла вдруг, что за ней кто-то идет.
Ее дыхание гремело во мраке – сдерживаться она могла не больше чем шага на три. Из-под ног сыпались камешки, но Прин была уверена, что слышит чьи-то шаги – они затихали, когда она останавливалась, и возобновлялись, когда она шла. Что-то стукнуло – это преследователь задел о стену рукоятью меча…
Едва не упав, она выбралась через низенький лаз в колодец. Да это же сердце, сказала она себе, взявшись за нижнюю скобу. Это оно стучит. Прин полезла вверх, не обращая внимания на боль в боку, и задержалась на шестой перекладине. То, что она слышала теперь, не было стуком сердца – оно билось куда быстрее этих ритмичных ударов. Слышалось и что-то вроде пения, только слов было не разобрать. Взобравшись к горловине и выглянув, Прин увидела девочку-варваренка – стоя в кучке других детей, та рукой отбивала от земли мячик. Под его стук девочка выкрикивала стишок:
