– Вот как? – Синие юбки госпожи взметнулись от бриза – Прин помнила эту ткань по бабушкиному станку. – Что ж, понимаю. Насилие охватывает человека со всех сторон, как воздух птицу и вода рыбу – попавшему в эту среду остается лишь приспосабливаться. Я все понимаю, поверь. Чувствительная юная девушка оказывается в чужом доме чужого, хотя и богатого, пригорода, ей прислуживают незнакомые слуги, спит она на незнакомой кровати, не зная, кто войдет к ней в эту долгую ночь – это способно затмить даже то, что она испытала днем. Наша тихая обитель ужаснула тебя намного больше, не так ли?
– Значит, та большая женщина, что забрала мою одежду и наполнила мне ванну – служанка? Я слышала про слуг, но вблизи их ни разу не видела. – Прин посмотрела на свое новое платье. Бок утром болел куда меньше, но под зеленой материей скрывался огромный лиловый кровоподтек. – Она сказала, чтобы я не боялась, застилая мою постель. – Прин долго спала вполглаза, ночуя в лесу и в поле – но как объяснить это изнеженной даме? – Я и подумала, что проще будет поверить ей и поспать, чем не смыкать глаз всю ночь. Я растеряна, вот и все.
Госпожа Кейн вздохнула.
– За свою жизнь я уверилась в том, что ожидания людей редко совпадают с действительностью – и разбогатела, подгоняя действительность под их ожидания. Но собственные ожидания укоренились во мне столь же прочно, как суеверия в нищем невежественном варваре со Шпоры. Я полагаю, что тебе страшно, и машинально, несмотря на твои возражения, стараюсь развеять твой страх. Сами эти возражения скорей подтверждают, что мне это удалось, чем говорят, что я зря беспокоилась. – В ее улыбке проглядывала почти старческая ирония. – Значит, ты больше не боишься – и хорошо. Сойдемся на этом. Что за чудное утро! – Белые волосы госпожи были заколоты серебряными гребнями, темная кожа – гладкая на щеках, сморщенная на шее и кистях рук – лоснилась. – И как это просто – согласиться с чем-то, что-то принять. Именно к простоте я стремлюсь, гуляя в своем саду на рассвете. Посмотри на эти дорожки, на фонтаны, на защищающие нас стены, на мозаичные полы, на большие и малые статуи. Для меня это просто, тебя сбивает с толку.
Они шли по дорожке, вымощенной тем же красным кирпичом, что и рынок – но здесь и ее, и края клумб покрывал мох.
Поднявшись на горку, Прин увидела за стеной другой дом, где изразцы большей частью осыпались. По окруженной зубцами крыше расхаживало около дюжины мужчин в кожаных шлемах, кое-кто с копьями.
– Знаешь, мои садовники от меня в отчаянии. – Госпожа Кейн вернула на запястье браслеты, тут же снова начавшие сползать к локтю. – В это время им уже полагалось бы работать, но я велела Клитону не выходить сюда в первый утренний час. Ты, вижу, смотришь на соседские лужайки, если они заслуживают такого названия. Тот сад совершенно заброшен, по балюстрадам топочут солдаты, всадники выкрикивают приказы и уезжают…
– Вы его знаете? Своего соседа? – спросила Прин.
– Я с ним, разумеется, незнакома. Это даже не Саллезе – там за стеной начинается Невериона, старинный квартал. Дом разваливается, как и все особняки, переходящие по наследству, хотя нынешний владелец его явно не унаследовал и может позволить себе лишь такую вот развалюху. Знаю ли я Освободителя, о котором толкует весь город? Я в ужасе от него! Он снял этот дом месяца полтора назад, и все соседи думали, что он его подновит к нашему общему восхищению – а он, как видишь, здесь казарму устроил. Сидит в облупившихся покоях и замышляет освобождение. Все это крайне тревожно. Ты говорила о слугах – так вот, до него их у меня было втрое больше. Он всех распугал! Я, впрочем, думаю, что некоторые перебежали к нему, и можешь быть уверена, что освободить он собирается не меня. Ужас, ужас. Если он так обращается со своим домом, что же с моим сотворит? – Госпожа Кейн, взяв Прин под руку, обошла вокруг каменного домика на пригорке. Будь Прин привычна к таким обширным садам, она предположила бы, что это сарай, где садовники держат свои орудия, но она к ним не привыкла и спрашивала себя, кто может жить в такой маленькой хижине с крохотными зарешеченными окошками. Деревья и живые изгороди скрывали домик из глаз, но с каменной скамьи позади него открывался замечательный вид. – Давай-ка присядем. – Скамейка была точной копией бревенчатых, которые Прин видела в городе. – Вот так. Отсюда безобразного жилища Освободителя, к счастью, совсем не видно – хотя, как часто бывает с такими явлениями, оно словно заражает всё, что с ним рядом. Зато можно полюбоваться почти всем Колхари – я нарочно велела поставить скамейку именно здесь. Вон там, разумеется, Высокий Орлиный Двор. Та площадь – это Старый Рынок за Мостом Утраченных Желаний, где ты вчера побывала. Это недавно насаженный императрицей городской парк, а сразу за ним Новый Рынок. Старый на Шпоре, боюсь, уже сделался древней историей. Чтобы по-настоящему познать жизнь и ощутить, как бьется сердце этого города, надо потерять и нажить пару состояний на Новом – ты так не думаешь?
– Откуда же мне знать… Зачем вы приказали доставить меня сюда, госпожа? – Прин, по правде сказать, думала только о ветхом соседнем доме. Благодаря словам госпожи Кейн, которые весьма походили на правду, присутствие Освободителя теперь охватывало весь город. Для Прин, не знавшей даже, жив ли он и тем более находится ли он здесь рядом, Горжик превратился в кого-то столь вездесущего, что следующий ее вопрос сам собой напросился: – Из-за Освободителя?
Госпожу вопрос удивил.
– Лишь постольку, поскольку обитатели как Саллезе, так и Неверионы еще больше замкнулись в своих мирках с тех пор, как он явился сюда. Можно сказать, что здесь ты оказалась из-за моих попыток жить более полной жизнью.
– Как это?
– Проще некуда. Я принимаю участие в судьбе одаренных молодых женщин. Когда я увидела тебя на лошади позади покрытого шрамами человека, мне сразу подумалось, что ты… ну, скажем, смотрела на звезды, строила облачные замки, летала на драконах и прозревала тайны, скрытые под океанскими волнами.
– Правда? – спросила Прин.
– О да. Женщина, умеющая смотреть, может прочесть все это на лице другой женщины. – Госпожа Кейн откинулась назад, пристально глядя на Прин. – Ты из тех, кто знает свое имя.
– Да? Ну конечно, я его знаю.
– Так, может быть, назовешь его мне?
– Да. – Прин подобрала прутик и начала писать на земле. Вывела прописной знак, потом строчные, добавила закорючку. Потом разогнулась – бок еще давал знать о себе – и сказала: – Меня зовут Прин. Вот.
– Так-так! – Госпожа Кейн наклонилась и снова выпрямилась, звякнув браслетами. – Ты знаешь даже, как оно пишется. Незаурядную девушку сразу видно.
Разве госпожа не сочла ее таковой с первого взгляда? Впрочем, похвалу услышать всегда приятно.
– Это бабушка меня научила, – объяснила Прин. – Когда у нас в городе появлялось что-то новое вроде грамоты, счета, способа постройки домов, лекарства, бабушка первая знакомилась со всем этим – раньше, во всяком разе. Теперь она уже слишком старая, чтобы меня воспитывать. Еще старше вас.
– Не сомневаюсь. Ты спрашивала, зачем ты здесь, так вот. После первой нашей встречи на Черном проспекте мой слуга, посланный туда с поручением, доложил, что тот всадник ссадил тебя прямо посреди улицы. Видно было, что ты горянка, непривычная к большим городам, а слуга говорил, что ты растеряна и не знаешь, куда податься. Я послала нашу малютку Ини в три места, где может оказаться в Колхари одинокая молодая девушка – и она, должна сказать, нашла тебя в самом очевидном из них.
