Этот сон кончился и начался другой, но уже совсем непонятный.
Клод проснулся до того, как первые лучи солнца проникли в его каюту. Ему оставалось только отругать себя за невероятную глупость. Пока он умывался, брился и переодевался, воспоминания о странном сне не покидали его. Клод взял рубашку, накинул ее и стал застегивать пуговицы. С каждым движением он все ближе подходил к осознанию того, что произошло ночью. То, что он видел, не было ни сном, ни бредом, ни порождением пьяной фантазии. Клод был готов волосы на себе рвать. Несколько раз он прошелся взад-вперед и вдруг, приняв решение, направился в каюту Алексис.
Когда Клод вошел, он был внешне спокоен — ничто не выдавало бушевавшей в нем ярости. Прислонившись к двери, он выставил вперед ноги, подпирая плечами косяк, и молча глядел на Алексис, досматривающую свои утренние сны.
Она спала, спрятав лицо в изгибе локтя. Одеяло сбилось, и на фоне грубой серой шерсти ее бедра выглядели особенно нежными и соблазнительными. Она зашевелилась во сне, Клод, прихватив с собой стул, подошел к ее постели. Остановившись примерно в шаге от кровати, он опустил стул и сел, продолжая ждать, когда она проснется.
— Это был не сон, не так ли? — его вопрос прозвучал сразу, как только ресницы девушки приподнялись и она встретилась с ним глазами.
— Нет, — ответила Алексис хрипло и села, натянув на себя одеяло, словно щит.
— Зачем вы здесь?
Клод улыбнулся, и в уголках его рта появились крохотные ямочки.
— Чтобы сделать то, чего я не был в состоянии сделать несколько часов назад. Чтобы сделать то, чего ты от меня хочешь, чего я сам хотел, но не мог.
— Ты был пьян, — сказала она бесцветным голосом, в котором не было ни злости, ни презрения, ни отвращения — ничего того, что он увидел в ее взгляде ночью. — Почему?
— Я не мог перенести того, что произошло. Ты сказала, что в том не было моей вины, и я сейчас это понимаю. Я понял это вчера, но уже слишком много было выпито…
— Это я слишком много на себя взяла. Хотела все сразу и побыстрее. Я пришла к тебе ночью, чтобы убедиться, что ты знаешь и… — голос ее сорвался, но глаза ни на мгновение не отпускали его глаз, — …и сказать, что я хочу тебя.
— Что-то изменилось к утру? — Голос его сорвался до шепота.
— Нет, если ты понял, о чем говоришь и что это для меня значит.
Алексис выпустила из рук одеяло — свой тонкий щит, чтобы впустить его в свои объятия, чтобы услышать его слова — сбивчивые слова объяснений, но, когда зазвучал его голос, она невольно отшатнулась к стене.
— Позволь мне любить тебя, Алекс.
Испуганный крик сорвался с ее губ, и она прижала к лицу одеяло, чтобы заглушить его.
— Что с тобой, Алекс? Я что-то сделал не так? — быстро спросил он, пытаясь найти ответ в ее взгляде.
— Не называй то, что мы собираемся делать, любовью! — Ее глаза превратились в янтарные щелки. — Я не хочу, чтобы меня любили! Не хочу! Я не люблю тебя!
Клод встал над ней, поднес ладонь к ее горлу, подперев большим пальцем подбородок так, что голова ее откинулась назад.
— Но я люблю тебя, Алекс. И с этим тебе ничего не поделать.
Она засмеялась. Этот странный, скорбный, похожий на плач смех, пульсирующий в ее горле, казалось, прожег его руку, и он отдернул ее раньше, чем звук ее смеха коснулся его ушей.
— Ты забыл про клятвы, Клод? Зато я не забыла. Ни одна из них не будет нарушена. Я никогда тебя не полюблю! Я не хочу, чтобы ты меня любил! То, что ты зовешь любовью, всего-навсего удушливое, слепое, мелкое и смрадное чувство. Нельзя любить, не уважая другого. Твоя любовь держит меня в плену крепче, чем любые цепи! И я ненавижу тебя за это. Если ты действительно знаешь, что значит, когда тебе не дают делать то, что хочешь и должен, ты поймешь, что для меня твоя любовь. Я тебя за это ненавижу и собираюсь наказать тебя. Здесь! В моей постели! Твоя любовь все равно что удавка у меня на шее! Так что используй меня, как используют бессловесную тварь! Вот чего я хочу. Возьми меня! Пользуйся мной! Но только не называй это любовью!
Таннер не произнес ни звука. Тогда Алексис, не отрывая от него взгляда, принялась с холодной решимостью расстегивать пуговицы рубашки. Сев рядом, он стал снимать сапоги, действуя в той же бесстрастной манере. Оба молчали. Тишина сгущалась до тех пор, пока не была нарушена хриплым стоном Алексис в тот момент, когда Клод снял рубашку.
Этот стон ее мог означать лишь одно — девушка увидела шрамы у него на спине. Клод оставался неподвижен, ожидая, что будет делать она теперь, когда шрамы сказали ей куда больше тех слов, тех объяснений, которые он отказался ей дать.
Таннер чувствовал, как она вся напряглась у него за спиной. Он понял, что она опустилась на колени. Затем Алексис поднесла ладони к его коже, не решаясь коснуться, — это легко было угадать по теплу, которое излучали ее пальцы.
Почти неощутимо она дотронулась до его спины и тут же отдернула руки, словно не зная, хочет ли делать это или нет. Клод почувствовал, как она кончиком пальца провела по одному из его шрамов, отчего оба одновременно затаили дыхание. Он от удовольствия. Вдруг Алексис отдернула руку и спустя мгновение обеими ладонями прижалась к его спине, словно желая принять на себя все страдания, через которые ему пришлось пройти. Ее руки скользнули вниз. Потом вместо горячего прикосновения ее ладоней он почувствовал влажную прохладу ее щеки. Она долго сидела так, прижавшись к его истерзанной спине лицом, затем положила руки ему на лопатки, по обе стороны от своего лица. Таннер закрыл глаза, чувствуя, как одинокая слезинка покатилась по ее щеке. Он мог бы обрисовать контур ее щеки, чувствуя, как соленая капля катится по ней, а затем, выйдя на прямую, скользит по позвоночнику вниз. Ее голос, когда она заговорила вновь, был звонким и ломким, как острые кристаллики горного хрусталя.
— Я не знала, что ты понимаешь меня так хорошо.
Алексис отпустила его, и он повернулся к ней лицом.
— Расскажи мне, — попросила она.
Он покачал головой и вытер большим пальцем влажную полоску у нее на щеке.
— Не сейчас, — сказал он, бережно опуская ее на кровать. — Вначале другое. — Он коснулся ее губ своими. — Я люблю тебя, — прошептал он, зная, как больно ранят ее его слова.
Поцелуи его из нежных становились все более требовательными и жадными. Алексис отвечала с бешеной страстью, прижимаясь ртом к его губам, словно стремясь дать выход той боли, которую доставляли ей его слова. Руки Клода скользнули от ее шеи ниже, и когда пальцы сомкнулись вокруг ее соска, Клод услышал стон Алексис. Он ласкал ее грудь, пока не почувствовал, как восстали и отвердели соски, потом стал целовать ее глаза, нос, прокладывая цепочку поцелуев вдоль скулы от подбородка до уха. Поддерживая ее одной рукой, он приподнял Алексис, помогая ей сесть. Клод быстро расплел ей косу, и она ждала, покойно положив голову ему на плечо. Он опустил пальцы в шелковистые золотые кудри, наслаждаясь их мягкостью. Сняв рубашку с ее покорного тела, он снял и повязку тоже, чтобы видеть и познать ее всю.
