— Совет да любовь! — бахнул хлопушкой, осыпав нас пестрыми кружочками конфетти, и мы вошли в управу, с хохотом вытряхивая конфетти из волос. Отсмеявшись, Энцо посмотрел на меня совершенно серьезно и сказал:
— Я хочу идти с тобой по жизни дальше. Пойдем?
И мы пошли.
Свадебная церемония была недолгой. Сотрудница управы прочла небольшую напутственную речь, выражая искреннюю надежду, что мы будем жить долго и счастливо, и мы поставили подписи в свидетельстве о браке. Когда через четверть часа мы вышли из управы, то Энцо спросил:
— Каково чувствовать себя госпожой Саброра?
— Не знаю, — искренне ответила я. — Еще не разобралась. Но мне это нравится!
«Белая цапля» была закрыта на свадебный банкет. Гостей было совсем немного, но все важные и хорошие. Марун принес огромную корзину с экзотическими фруктами, каких я даже в книгах не видела, и, бросив вопросительный взгляд в сторону Энцо и получив одобрительный кивок, вынул два браслета, сплетенных из пестрых ниток.
— Такие муж и жена надевают на юге, — объяснил он, завязывая браслеты на наших запястьях. От нитей веяло теплом и легким, едва уловимым запахом ландыша. — Чтобы любить друг друга, понимать и заботиться, разделять и сложности и радости. И чтобы детишек было побольше!
— Мы будем над этим работать, — совершенно серьезно ответил Энцо.
Полицмейстер принес букет цветов и конверт — передав его Энцо, он признался с искренним смущением:
— Не великий я мастер дарить подарки, так что всегда приношу просто деньги. Никто никогда не скажет: «А они у меня уже есть».
Потом пришел черед Гвидо дарить подарки: он протянул нам две подвески на цепочках. Я приняла свою: с золотого овала на меня смотрело лицо святой Клары, тихое и ласковое.
— Когда-то они принадлежали вашей матери, господин Энцо, — объяснил Гвидо. — Перед смертью она отдала их мне и просила передать вам в день вашей свадьбы. Это ее подарок… а мой в том, что я по-прежнему буду вашим слугой и другом.
Мы обнялись, и я едва не расплакалась, настолько это было искренне и трогательно. На кухне что-то хлопнуло, и Лука воскликнул:
— Да не здесь! Мы потом эти конфетти из салатов не вытрясем.
— Можно и здесь, — ответил Сандро, выходя в зал и дергая за нитку очередной хлопушки: — Как говорил наш капитан, чем громче, тем веселее!
Они выкатили в зал столик с едой, обменялись с Энцо рукопожатиями, и Лука сказал:
— А от нас — хорошая еда и наша дружба. И еще вот что, — он протянул Энцо стеклянный цилиндр, в котором я увидела аккуратный столбик золотых монет. — Господин полицмейстер прав, о таком никто не скажет «У меня это есть».
Мы сели за стол — хлопнули пробки, освобождая южное шипучее, бокалы наполнились до края, и начался пир.
И черничные кексы на нем тоже были. Гвидо приготовил их по всем правилам: сладкие, но не до приторности, сочные, но не сырые, с целыми ягодами черники — хорошие кексы это истинное наслаждение, и мы ими наслаждались от всего сердца.
Эпилог
— Вот так. Высыпай осторожно.
Вера аккуратно высыпала стакан муки в яично-сахарную смесь — добрая треть муки при этом все равно оказалась на лице, руках и волосах, но к этому мы давно привыкли. Когда ребенок приходит на кухню, то потом надо отмывать и кухню, и ребенка, и себя заодно.
Я не имела ничего против. Без шалостей на кухне и их последствий, без пирогов и кексов, без смеха и объятий не бывает хорошего детства. К тому же Вера искренне старалась научиться готовить, и меня это радовало. У Черничной ведьмы и ее инквизитора родилась дочка, и я знала, что она возьмет самое лучшее от нас обоих.
От меня — умение готовить. От Энцо — умение сражаться за то, что считаешь правильным. Я смотрела, как она растет, и от тихой нежности сжимало горло, а слезы подступали к глазам.
Наша Вера будет лучше нас. Намного лучше. Она станет расти в том мире, который мы с Энцо хоть чуть-чуть, но смогли изменить.
— Еще! — распорядилась Вера. — Надо еще сахара!
В свои три года она командовала нами, как заправский генерал, и я готова была поклясться, что Энцо это нравится. Когда Вера становилась совсем строгой, он просто подхватывал ее, усаживал себе на плечи и уносил в сад — девочка заливалась восторженным хохотом, а Гвидо, глядя на это, постоянно тревожился:
— Осторожно, господин Энцо! Не уроните! — потом он оборачивался ко мне и сообщал: — Я всегда говорил это его отцу. И деду, и прадеду…
— И обязательно скажете нашим внукам и правнукам, — с нескрываемым теплом говорила я. — Обещайте, что скажете.
После того, как родилась Вера, я недолго сидела дома. Когда девочке исполнилось полгода, я вышла на работу в «Белую цаплю». Лука смастерил для Веры специальный стул: она сидела в нем, словно королева, наблюдая за тем, как трудятся ее верные подданные, и изредка стуча ложкой по столику и требуя чего-нибудь вкусненького. Тогда Сандро нес ей тарелку с пюре из брокколи — Вера обожала его — и с поклоном говорил:
— Ах, сухопутная моя девчуля, кушай на здоровье!
За это ему ласково прилетало ложкой по лбу — Сандро не возражал.
Торигроссо однажды тоже получил ложкой по лбу — Энцо пригласил его на обед, и полицмейстер захотел полюбопытствовать, а что же это кушает такая хорошая, такая славная маленькая девочка? Славная маленькая девочка тотчас же сказала:
— На! — и ложка полетела отработанным курсом. Полицмейстер потер лоб и заявил:
— Ну, решительная у вас девчонка растет! Надо ее к нам, это точно. В полиции такие смелые всегда нужны.
Почему бы и не полиция? Вера росла, в ней не было ни капли магии, зато смелости и упрямства хоть отбавляй — это было видно, когда она решительно шла через сад по своим детским делам вроде усаживания кукол на спину кошке или ловля лягушек в фонтане. Энцо смотрел на нее и говорил:
— Нет, ей точно нужна компания. Младший брат, например.
— Не боишься, что вдвоем они разрушат весь Марнахен? — спрашивала я.
— Не боюсь, — отвечал Энцо, и его лицо озаряла спокойная мечтательная улыбка. — Думаю, это будет очень интересно.
