— Кстати, надо попросить у Марины ещё одеял, пока мы не околели от холода. Как они сильно убавили температуру, — сказала Ядвига. — Вадька, налей мне ещё!
— Да ты и так уже косая, солнышко.
— Косая, но не согревшаяся. Не жадничай!
— Ты знаешь, для тебя мне ничего не жалко!
— Интересно, а другим пассажирам объявили, что во втором салоне труп? — задумался Николай Андреевич. Теперь он явно меня игнорировал, обращался к коллегам, минуя мой красивый профиль. Видимо, отказав профессору в пуговице, я мгновенно утратила его расположение.
Вот ещё!
Не больно-то и надо!
— Зачем им об этом сообщать? — пожала плечами Ядвига. — Портить людям настроение, поднимать панику… Думаю, в самолёте полно нервных дам, наподобие нашей Ирочки, готовых впасть в транс из-за любой мелочи.
— Труп — не мелочь, — напомнила я. — Зато вы трое, плюс Валерия Владимировна, являете собой образец стальной выдержки и самообладания.
— Что вы, Леночка! — крякнул Мартецкий. — Мы потому водку и глушим литрами, потому что нам плохо. Так тоскливо на душе, словами не описать!
— И не описывай. Просто разливай, Вадик, — хмуро сказал профессор.
— А вы, Елена, как сторонний наблюдатель, на кого думаете? — спросила Ядвига. — Чисто интуитивно. Кто из нашего тёплого коллектива мог угробить красавицу Беату?
— Господин Мартецкий.
— Я?! — смутился от неожиданности наш виночерпий, бутылка в его руке дёрнулась. — Но вы же… вы же…
Что — я же?
Да, полчаса назад я сказала ему, что подозреваю профессора. А сейчас говорю другое. Почему бы мне не изменить мнение?
— Вот так сразу и записали меня в убийцы? — расстроился Мартецкий. — За что? Да у меня и мотива-то нет!
— А вы подумайте. Всегда можно что-то найти.
Ядвига метнула на любовника встревоженный взгляд. Я подумала, что она не так уж сильно и захмелела. Скорее, изображает опьянение.
— Нет, я-то чист, словно юная овечка. Нужна мне Беата, как лысому расчёска! Кстати о лысых. Николаша! Если кто и мечтал избавиться от Беаты, так это ты!
— Я не лысый! — затрепетал профессор и ревниво ощупал густую шевелюру. Все волосы были на месте, облысеть за несколько часов полёта он не успел.
Николай Андреевич поправил стильные очки, снял несуществующую пылинку с красивого костюма и с облегчением вздохнул. Удивительно, но обвинение в наличии скрытых мотивов волновало его гораздо меньше, чем утрата товарного вида.
— Да, Николай Андреевич, признайтесь, были у вас причины, — поддержала любовника Ядвига.
— Да что вы пристали! — небрежно отмахнулся профессор.
Дальнейший разговор протекал в шутливо-обвинительной тональности. Николай Андреевич демонстрировал замашки прокурора, Мартецкий и Ядвига держали оборону и не отставали.
Профессор: Сами хороши. Нечего на меня всё сваливать.
Мартецкий: Мы же знаем, Николай, ты занял у Беаты пять тысяч долларов, и долг ей так и не отдал.
Я: Пять тысяч долларов? Ух ты! Что ж… Убить кредитора — это классический приём.
Профессор (с ленцой): Я как раз собирался ей отдать. Вот вернулись бы из Японии, и отдал. Честное фармацевтическое!
Мартецкий: Ничего бы ты не отдал, Николаша. По ушам нам ездишь!
Профессор: Ты меня обвиняешь, потому что на тебе шапка горит!
Мартецкий: Не понял! На мне ничего не горит.
Профессор: Горит. Пылает.
Я (с блокнотом в руках): А можно в деталях?
Профессор (презрительно): Пфф…
(Ох, как он меня возненавидел из-за какой-то несчастной пуговицы!)
Ядвига (мне): Николай Андреевич, наверное, имеет в виду, что Вадик, как и другие мужчины, не избежал чар Беаты. А потом, когда понял, что игра не стоит свеч, он её бросил. И вредная девица стала портить ему жизнь, донимать всякими гнусными инсинуациями. Правда, Вадик?
Мартецкий (мрачно): Угу. Как-то так.
Профессор: А не фиг трахать всех подряд, голубчик!
(Пауза. Все потрясённо молчат, впечатлённые возвышенным слогом доктора наук).
Профессор: Но, в принципе, я ни в чём не уверен… А вдруг это сделала Ира?
Ядвига: Ира?! Бросьте, Николай Андреевич! Вот уж, действительно, ерунда. Горазды вы фантазировать!
Я (с сомнением): Знаете, мне — человеку со стороны — показалось, что Ира и Беата были близкими подругами. Ира так плакала, так переживала… Я права? Они дружили?
Профессор (презрительно): Вздор! Да вы, милочка, с лестницы упали.
Вот негодяй!
А не разбить ли ему окуляры?
Ядвига: Николай Андреевич, как вы грубы! Откуда Елене знать о нюансах взаимоотношений в нашем коллективе?
Мартецкий: Николай, не хами! Но вы, Леночка, конечно, ошиблись. Мысленно поставьте рядом Ирину и Беату. О какой дружбе может идти речь?
Ядвига: Согласитесь, наша бесхитростная сорокалетняя толстушка, одетая в китайский трикотаж, очень мало подходит на роль Беатиной подруги.
Профессор: Ирине ещё сорок не стукнуло.
Ядвига: Да ладно!
Профессор: Ей слегка за тридцать. Или даже двадцать семь. Она девочка совсем.
Ядвига: Хорошо, не буду спорить. Но сути это не меняет. Ира и Беата ни за что на свете не подружились бы.
Мартецкий: Беата вообще была не способна дружить. Ира — женщина простодушная и ранимая. В её необъятной груди бьётся чуткое сердце. Она, конечно, незамысловата, и немного странно смотрится в нашей компании хорошо зарабатывающих карьеристов и модников, но мы её любим. Кроме того, она отличный работник. Говорю вам как её непосредственный начальник.
Профессор: А пакостница Беата совершенно необоснованно гнобила Иру. Вечно писала на неё докладные.
Мартецкий: И умудрялась же повод найти! Какое отношение она имела к нашему отделу? Но Беата ко всем цеплялась. Я был вынужден вновь и вновь идти к генеральному и объясняться по поводу каждого доноса. Ира отличный работник, но у неё тяжёлая ситуация дома. Больной муж, сын-охламон. Несчастная женщина. У неё огромные долги по кредитам.
Ядвига: Беата буквально выдавливала её из нашей фирмы! Зачем? Может, приглядела местечко для кого-то своего?
Мартецкий: Скорее, из спортивного интереса. Но я в любом случае не позволил бы уволить Иру.
Профессор: Ха, если только генеральный не решил бы уволить вас обоих! А ещё Беатка попрекала Ирочку пышными формами. Глумилась, можно сказать!
Мартецкий: Это точно. И совершенно зря. Потому что Ира — идеал женщины.
Ядвига (ревниво): Вадик, а как же я?
