Итак, артуровская легенда — это архетип фэнтези. Но фэнтези
не дерево с одним корнем. Она стала популярной еще потому, что была жанром
определенного ВРЕМЕНИ.
А точнее — времен. Вспомним — вспышка фэнтези на грани
шестидесятых — семидесятых годов, когда эта литература была принята и поднята
до уровня символа наравне с хиппи, Вудстоком, была реакцией на выстрелы в
Далласе и Вьетнаме, на технизацию, отравление окружающей среды, на культ
ленивого потребительства перед экраном телевизора. Именно в это время рождается
иной культ — культ бунта. На стенах станций метро появляются оптимистические
надписи «Фродо жив» и «Гэндальфа в президенты». Газетная заметка о бездумном
уничтожении среды обитания подается под заголовком «Еще немного Мордора!».
Разумеется, в то же самое время происходит взрыв хищной, бунтарской либо предупреждающей
НФ, но ей далеко до популярности фэнтези. Ибо читатель начинает чувствовать и
понимать тлеющую в нем жажду бегства из отвратной и ужасающей повседневности,
от окружающего его бездушия и бесчувственности, от отчужденности. Он хочет
убежать от «прогресса», поскольку это ведь вовсе не прогресс, а «Дорога в ад».
Сойти с этой дороги хотя бы на несколько минут, углубиться в чтение, чтобы
вместе с героями отправиться в Серые Горы, где золота, как известно, нет.
Плечом к плечу с верными друзьями сразиться с Силами Тьмы, потому что этот
Мордор, который на страницах романа» угрожает фантастическому миру;
символизирует и олицетворяет собою те силы, которые в реальном мире угрожают
индивидуальности — и мечтам. Однако исходящий из таких мечтаний эскапизм — это
эскапизм меланхолический. Ведь того, что творится вокруг нас, мечтаниями ни
сдержать, ни изменить не удастся. И здесь мы возвращаемся вновь к легенде
Круглого Стола. Потому что артуровский архетип живьем переносит в фэнтези
особую, поэтическую меланхоличность, свойственную этому жанру. Ведь легенда об
Артуре — легенда грустная и меланхолическая, она, как наверняка сказал бы Лем,
легенда с «ненулевой суммой». Смерть, принесенная Артуру рукой Мордреда, сводит
на нет возможность сотворения Царства Добра, Света и Мира. Грааль вместо того,
чтобы объединить рыцарей Круглого Стола, распыляет их и приводит к антагонизму,
делит на ДОСТОЙНЫХ и НЕДОСТОЙНЫХ прикоснуться к священной чаше. А для самого
лучшего из них, для Галахада, встреча с Граалем означает прощание с этим миром.
Ланселот сходит с ума, Мерлин позволяет Нимуэ одурачить себя и заточить.
Кончается эпоха. Древнему народу Большой и Малой Британии, эльфам и другим
расам придется уплыть на Запад, в Авалон либо Тир-Нан-Ог, потому что в нашем
мире для них места уже нет. Что и говорить, не очень-то во всем этом ощущается
«гомеостат сказки».
А борьба Добра со Злом? В легенде Зло не побеждает напрямую
и очевидным образом — Мордред погибает, фея Моргана проигрывает «сражение». Но
смерть Артура должна — мы ведь это знаем — привести к нарушению изумительных
планов короля. Отсутствие наследника не может не вызвать хаоса, борьбы за
власть, анархии, мрака. Но в то же время Мерлин вечен и когда-нибудь да
вернется — как Гэндальф. Вернется из Авалона и Артур. А вернется он тогда,
когда с нашим миром действительно будет плохо. Тогда он очистит Землю от
остатков Мордора, и воцарятся мир, согласие и вечное счастье.
Призванный — преследуемый
Именно эту-то лиричную меланхолию, печаль по уходящему
времени и кончающейся эпохе, сдобренную оптимизмом и надеждой, артистически
использовал Толкин во «Властелине Колец». У меня слезы наворачивались на глаза,
когда Корабль забирал Фродо из Гавани и когда Сэм извещал Рози, что он только
что вернулся. Дада. Мэтр Толкин проехался по артуровскому архетипу, как донской
казак по степи, ну что ж, он был Первым и Великим. Тот, кто позже кинулся по
тому же следу, получал ярлык эпигона. Да и как же мог не получать? Ведь
архетип-то был тот же самый!
В пользу мэтра Толкина надобно сказать, что указанный
архетип он использовал так блестяще, столько сил и труда вложил, дабы
превратить архетип в пригодное для усвоения современниками повествование, что
создал собственный архетип, архетип Толкина. Повторим эксперимент, вновь
обратимся к книге фэнтези, взятой с нашей полки, посмотрим, о чем она. Так вот,
живет-поживает в более или менее сельской местности герой и чувствует себя
недурственно. Вдруг появляется таинственная фигура, обычно чародей, и сообщает
протагонисту, что тому необходимо не откладывая и без проволочки отправиться в
Великий Поход, ибо от него, протагониста, зависят судьбы мира. Потому как Зло
собралось напасть на Добро. И единственное, что Злу можно противопоставить, это
Магическое Нечто. Магическое же Нечто укрыто Где-то Там, хрен его знает: скорее
всего, в Серых Горах, где, как известно, золота нет.
Призванный «герой» делает круглые глаза, поскольку и в самых
смелых своих снах не думал — не мечтал, что от него могут зависеть судьбы мира.
Он малость сомневается в словах чародея, но тут на него обязательно и
неожиданно нападают Черные Посланцы Зла, и ему приходится от них бежать. Бежит
он в Хорошее Место, там обретает минуту покоя и там же узнает о Легенде и о
Предначертании. Что делать, выхода нет. Протагонист вынужден совершить Великий
Поход, используя для этого карту, которую автор предусмотрительно поместил в
начале книги. Карта кишмя кишит щедро разбросанными Горами, Чащобами, Болотами
и Пустынями с Ужасными Названиями. Не беда, что Главная Квартира Врага, к
которой надобно пробраться, находится на северном либо восточном обрезе карты.
Можно не сомневаться, что герой станет двигаться зигзагом, поскольку должен
посетить все Страшные Места. Ходить прямыми дорожками в фэнтези категорически
противопоказано и даже запрещено.
Естественно, герой не может путешествовать в одиночку,
поэтому ему быстренько подбирают Дружину — коллектив колоритных и вдохновенных
субъектов. Само собой разумеется, все идет зигзагом, а приключения в Страшных
Местах, от которых стынет в жилах кровь, перемежаются буколическими передышками
в Дружественных Долинах. Зло будет повержено, по крайней мере, до того момента,
пока автору не взбредет в голову писать продолжение — потому что в этом случае
Зло «возродится» и все придется начинать заново. Таким образом, вся мощная
волна посттолкиновской фэнтези — это жанр, открывающий мало нового,
штампованный, низкопробный, чепуховый и незаслуживающий того, чтобы о нем
говорить серьезно. Таково мнение критиков, а с чем же еще считаться, как не с
их мнением? Кстати, кроме вторичности фабул надо учесть еще два элемента —
болезненную тягу авторов фэнтези к кон— струированию многотомных саг и… книжные
обложки.
