Лицом к фанатикам
Обложка книги — ее визитная карточка. Если на ней мы видим
название, намалеванное истекающими кровью буквами, а несколько ниже — щерящуюся
морду с вытаращенными глазами, то можно сказать сразу, что это низкопробный
«ужастик», т.е. жуткое дерьмо. Если же на обложке полунагая бабенка в объятиях
героя и если у оного героя в руке ятаган, а сверху на все это взирает дракон с
внешностью истощавшего аксолотля, значит, мы имеем дело с нищенской, убогой
фэнтези. Почему так происходит? Почему, спрашивается, издатель собственной
рукой навешивает на свою продукцию ярлычок, вопиющий о дешевке? Ответ прост.
Издатель целится в так называемого ФАНАТИКА, а так называемый ФАНАТИК желает
видеть на обложке картинку Бориса Вальехо, ФАНАТИК желает лицезреть голые
ягодицы и груди, которые вот-вот вырвутся из-под накрахмаленных лифчиков.
ФАНАТИК не ищет в фэнтези смысла, того самого смысла, который должен во весь
голос кричать, что в ажурных доспехах никто в бой не кидается, ибо в таких
доспехах невозможно даже продираться сквозь заросли крапивы, густо покрывающей
яры и овраги Мрачных Пущ и склоны Серых Гор, где золота, как известно, нет.
Создается впечатление, будто фэнтези как жанр столь сильно
испугался критиков, что в своем развитии начал пользоваться своеобразной
мимикрией — словно бы отринул все претензии и полностью отказался от борьбы за
место на Олимпе. Фэнтези не требует признания — ей достаточно табунов
ФАНАТИКОВ, покупающих все, что появляется на прилавках. Лучшим тому примером
являются известные циклы, сериалы фэнтези с вызывающим тревогу обилием
продолжений. Рекорд в этом смысле, вероятно, принадлежит некоему Алану Берту
Эйкерсу, цикл которого — «Скорпион» — насчитывает свыше сорока томов. Неплох
также старый нудяга Пирс Энтони со своим «Ксантом» — он накропал ровно тридцать
книжек в серии, а попутно шлепнул еще семь с продолжениями цикла «Начинающий
адепт», четыре «Таро» и массу других книг и циклов. На счету у Джона Нормана, о
котором речь впереди, что-то около одиннадцати томов цикла «Гор». Скромных
авторов, ограничившихся сагами из пяти, четырех, а то и вовсе трех томов,
перечислить не удастся, ибо имя им — легион.
Жажда денег?
Любопытно, что большинство авторов, стряпающих жуткие
саги, — писатели способные, умелые и интересные. Так почему же хорошие
писатели тискают том за томом, растягивая циклы, словно жевательную резинку,
вместо того, чтобы использовать идеи для написания чего-то совершенно нового.
Кажется, я знаю ответ. Авторы влюбляются в своих героев, им трудно с ними
расставаться. Осознав, что из протагонистов больше не выжмешь ни капли, они
начинают лепить очередные тома об их потомках.
Авторы влюбляются в свои миры и карты. Если на такой карте
есть Серые Горы, а пяти томов протагонисту оказалось недостаточно, чтобы
убедиться, что золота там нет, тогда пишется том шестой. А в следующем,
седьмом, появится смежный лист карты, и мы узнаем, что расположено к северу от
Серых Гор — а это будет несомненно Плоскогорье Серого Дерьма. И наконец,
авторы, по сути дела, лентяи, и им просто не хочется думать. Авторы — это
ограниченные тупицы, и хоть ты тресни, им никаким кресалом не высечь из себя
ничего оригинального, вот они и вынуждены трепать на ветру затасканную схему. К
тому же авторы — это расчетливые бестии, их интересуют только денежки, идущие
за каждый том.
И все это — обратите внимание! — написал субъект,
фабрикующий «Ведьмаков»!
Пока что субъект, фабрикующий «Ведьмаков», вроде бы признает
правоту противников фэнтези, которые настаивают — повторяю вслед за Мареком
Орамусом — на убожестве жанра. Согласен: жанр этот в своей массе чудовищно
истощал. Однако я не могу признать правоту тех, кто утверждает, будто убожество
это есть следствие того, что действие происходит в надуманных мирах, а героев
вооружают мечами. Я не берусь утверждать ничего иного, кроме того, что научная
фантастика, киберпанк и т.п. не менее убоги в своей массе. Никто меня не
убедит, будто мир, уничтоженный войной либо катаклизмом, где каждый борется с
каждым, а все вместе — с мутантами, лучше квазифеодального мира, где каждый
борется с каждым и все вместе охотятся на гоблинов. Хоть ты тресни, я не вижу,
чем полет на Тау Кита лучше и достойней экспедиции в Серые Горы, где золота,
как известно, нет. Взбунтовавшийся бортовой компьютер для меня ничуть не лучше,
чем предатель-чародей, а лазер-бластер не становится для меня достойней меча,
алебарды или окованного цепа. А превосходство пилота Пиркса либо Эндера над
Конаном, которое я охотно признаю, следует для меня отнюдь не из того, что два
первых носят скафандры, а третий набедренную повязку.
Ле Гуин против Толкина
Однако в современной фэнтези можно заметить определенную
тенденцию — явное желание вырваться из артуровско-толкиновской схемы. Эти
попытки почти исключительно предпринимают авторы-женщины. В фэнтези последних
лет виден решительный перевес пишущих дам.
Революция началась с Урсулы Ле Гуин, которая сотворила
только одну классическую фэнтези — зато такую, которая поставила ее на подиум
рядом с мэтром Толкином. Речь идет о книгах Земноморья. С опасной легкостью
миссис Урсула вырвалась из толкиновской колеи и отказалась от артуровского
архетипа в пользу символики и аллегории. Но какой?
Уже сам Архипелаг Земноморья — это глубокая аллегория:
разбросанные по морю острова словно одинокие, обособленные люди. Жители
Земноморья тоже одиноки, поскольку они утратили Нечто. Для полного счастья и
покоя им недостает потерянной Руны Королей из сломанного Кольца Эррет Акбе. В
первом томе перед нами классическая проблема Добра и Зла. Есть также экспедиция
героя. Но путешествие Геда отличается от обычных походов в Серые Горы — это
аллегория, это вечное прощание и расставание, вечное одиночество. Гед борется
за достижение совершенства с самим собой, он побеждает, объединяясь с элементом
Зла, тем самым признавая дуализм человеческой натуры. Он добивается
совершенства, признавая, однако, тот факт, что абсолютное совершенство
недостижимо. Мы даже сомневаемся в уже достигнутом Гедом совершенстве — и
правильно делаем.
«Гробницы Атуана» ведут нас еще дальше в закоулки психики.
Вот Атуанский лабиринт, живьем взятый из архетипа, из критского лабиринта
Миноса. Как и лабиринт Крита, лабиринт Атуана таит своего минотавра — это не классическое
чудовище, которое рычит, брызжет слюной, роет землю и обрывает уши, смеясь при
этом зловеще. Минотавр атуанского лабиринта — это сконцентрированное зло в
чистом виде. Зло, уничтожающее психику, особенно психику неполную,
несовершенную, неготовую к таким встречам.
В такой лабиринт браво входит Гед — герой, Тезей. И, как
Тезей, Гед осужден на свою Ариадну. Его Ариадна
